Книга Убийственная осень - Наталия Клевалина

— Странно, где же они? — сказала Васса.

— Дались они тебе.

Васса с Овчаркой инстинктивно взялись за руки.

— И правда усопший какой остров, — прошептала Васса, — сверчки не поют, рыба даже у берега не плещется. Ищешь же ты, Овчарка, приключений на свою задницу. Тебя надо было в Москве еще запереть и не пускать никуда.

— Не бухти. Высматривай лучше часовню. Чем быстрее ее найдем, тем быстрее уедем, учти. Никто нас тут не съест.

— Я не мертвых боюсь, а живых, — ответила Васса.

— Тут, кроме нас, двух монахов и катерщика, никого нет.

Они шли. И так Вассе было не по себе, а Овчарка еще стала всякий вздор пороть:

— Здесь, говорят, ходит Бабка-охапка. Мне наша хозяйка рассказывала. Это ведьма умершая, ее земля не примет, пока она кому-нибудь свою душу вторую, черную, не передаст. Вот она и ходит, вся гнилая… Если ее встретишь, надо сказать «приходи вчера» и, пока она думает, убежать. Или высыпать перед ней горсть соли и велеть крупинки считать, и, пока она считает, смыться. А еще здесь есть черная монашка, ее убили, когда после революции монастырь на Бабьем разгоняли. Она уходить не хотела…

— Господи, Овчарка, деточка ты наша! Расскажи еще про гроб на колесиках!

Большинство могил выглядело скромно. Только деревянный шестиконечный крест с жестяной табличкой или небольшая плита, из экономии чаще всего одна на несколько покойников, с маленьким цветником, где рос мох и танцующие березки. Попалась, правда, им могила какого-то братка — настоящий белоснежный мавзолей, где вполне можно было жить. На широкой черной плите подруги увидели изображение покойного. Он сидел на переднем сиденье своего джипа с открытой дверцей. Ограда, выполненная из белого камня, была украшена картинками, эдакими сценками из жизни умершего. Под каждой имелась поясняющая надпись.

Овчарка наклонилась и прочла: «Бык мочит люберецких».

— Что ж, — заметила Васса, — судя по картинкам, теперь Быка поджаривают на сковородке. И не откупиться ему даже любимой тачкой. Странно здесь выглядит эта могила, да?

— Ага. Как будто в Москву ненадолго вернулись. Наверное, жизнь у братка была беспокойная, он и захотел лежать где-нибудь в тихом красивом месте. Ой, Васса, мы на чьей-то могиле стоим!

— Какая же это могила?

— Конечно, могила, видишь, холмик. Просто заброшенная, неогороженная. Сойди.

Овчарка убрала с безымянной могилы какие-то засохшие ветки, тихо сказала:

— Извините, не разглядели.

— Пошли, Овчарка. Если ты тут будешь со всеми покойниками подряд болтать, мы часовни никогда не найдем.

— Я не болтала, я извинилась, — возразила Овчарка.

— Ему или ей в любом случае давно все равно.

— А я уверена, что они все чувствуют. И ему, тому, кто здесь, конечно, обидно, что про него все забыли, да еще кто-то по нему ходит.

— Пошли обратно на тропу, Овчарка, хватит шляться между могил. Господи, какое же оно огромное, это кладбище. Просто остров мертвых. Дай мне твою «мыльницу», Овчарка. Вряд ли что-то получится в этой полутьме, но попробовать надо.

Вышла луна, расплывчатая, чуть розовая из-за недавнего заката.

— Жутко, — прошептала Овчарка.

— Сама сюда рвалась. Тебя хлебом не корми, дай только по кладбищу пошататься ночью, и плевать, что только вчера тебя пытались убить. Ты у нас любишь могилы, погляди вон вперед.

Овчарка с Вассой подошли к старинному надгробию. Каменный ангел с отбитым носом, рыдая, обнимал погребальную урну.

— Васса…

— Что?

— Я знаешь что вспомнила… читала в одной книжке… — зашептала Овчарка. — В древности у каких-то там народов всегда после смерти царя какого-нибудь или царицы устраивали погребальные игры. Считалось, что покойник приходит и смотрит на них, а потом уже в царство мертвых отправляется. И вот на этих играх все соревнуются. А победитель знаешь какой получает приз?

— Ну?

— Его убивают и кладут в ту же могилу, что и царя. И все соревнуются, из кожи вон лезут, чтобы победить, представляешь! А мне вот сейчас пришло в голову. Каретная умерла, а мы все: ты, я, мой отец и все, кого мы еще подозреваем, и тот, кто убил, — играем сейчас в эти погребальные игры, а Шура спокойно так смотрит на наши дрязги сверху.

— Что ж, тогда надеюсь, что мы победим и не умрем. Погляди, Овчарка, вон, кажется, часовня.

По-прежнему держась за руки, подруги подошли ближе.

— Да, точно, она, — сказала Овчарка, — исписана от фундамента до крыши.

«Господи, сделай так, чтобы я каждое утро своей жизни просыпалась вместе с Леной. Оля», — прочитала она.

«Богородица, дай здоровья рабе Божией Наталии, она не будет с этой минуты больше грешить».

«Боже, помилуй моего мужа — воина Александра, сбереги его на войне и дай здоровья младенцу Анастасии, 1996-й год, июнь».

— Овчарка, сколько времени?

— Без пяти двенадцать.

— Тихо…

— Ты чего?

— Там кто-то ходит, Овчарка. Точно тебе говорю. Ветками хрустит.

— Где? Ничего не слышу. Хватит меня пугать, Васса, я уже свою вину осознала. Еще скажи, что гроб с покойничком летает над крестами, а вдоль дороги мертвые с косами сто…

Тут из-за кустов боярышника, что росли за часовней, раздался какой-то удушаемый всхрап, а потом кто-то завыл, как мучимый в аду грешник. Васса инстинктивно заслонила собой Овчарку. Овчарка ее отпихнула, схватила приличный булыжник и запустила им в кусты со словами:

— А ну хватит шутки шутить! Нас на понт не возьмешь! Пошел вон, скотина!

Камень поломал несколько веток, а из куста выскочили два худых кота и бросились наутек.

— Господи, ну и выли же они. Мне и в голову не пришло, что это коты сцепились, — сказала Васса и вытерла лоб, — и откуда они тут взялись?

— Этого добра везде хватает. Привез кто-нибудь в лодке пару, они и расплодились.

— Что же они тут едят?

— Рыбу тухлую, морем выброшенную, мышей ловят, наверное. Время, Васса.

Овчарка взглянула на часы — без двух минут.

— Давай пока желания напишем. Ты не знаешь, одно можно писать или несколько?

— Люди несколько пишут, вон как про воина Александра и младенца Анастасию.

— Что ж, и я напишу несколько, не тащиться же сюда еще раз. Дай ручку, Васса.

— У меня нет.

— Как нет?

— Так. Нет, и все.

— Приплыли!

— Вечно ты на меня надеешься, — заметила Васса, — надо на свою голову рассчитывать, а не на чужую.

— Хватит препираться, Васса! Одна минута осталась, надо что-то делать.