Книга Красота, которая убивает - Глафира Глебова

– И на том спасибо, товарищ начальник.

– Не за что…

Рука Ференца потянулась к трубке телефона. Толстые дрожащие от нервного возбуждения пальцы стали накручивать диск.

Глава 20

Здравствуй, я – никки!

Излишняя снисходительность к преступнику указывает на предрасположенность быть им.

Пьер Буаст

1960 год, г. Бухарест, Румыния

Ренци завели в комнатку со стеклянной перегородкой. По обе ее стороны висели черные телефоны. Вера села на стул и увидела напротив себя какого-то мужчину. Тот показал знаками, чтобы она взяла трубку, Вера последовала совету незнакомца и прислонила трубку к уху…

– Здравствуй, Вера, – улыбнулся неизвестный.

– Кто вы?

– Ты не узнаешь меня?..

Узница внимательно всмотрелась в лицо мужчины… Кажется, она знала его. И мучительная улыбка скользнула по ее бледным губам.

– Никки?.. Не может быть! – воскликнула Вера. – Сколько лет мы не виделись! Как ты меня нашел?

Мужчина горько усмехнулся:

– Все может быть в этом мире. А не виделись мы тридцать пять лет. Найти тебя не трудно. Ты у нас знаменитость европейского уровня, что уж говорить.

– Не будем об этом.

– Конечно, не будем… А ты практически не изменилась с тех пор, только морщинки появились возле глаз.

– Скажешь тоже!

– Я бы не дал тебе твой реальный возраст, ты выглядишь лет на сорок.

– Ты тоже выглядишь моложавым. Так что тебя заставило приехать ко мне?

– Мне пришло твое письмо, вот я и приехал.

– Письмо? Я не писала тебе ничего.

– Не писала? Но вот же оно… А где этот конверт?..

Никола похлопал по карманам, пошарил в них, но не нашел конверта.

– Оно было при мне. Потерял, что ли? Или у начальника тюрьмы оставил!.. Ты точно не писала мне?

– Точно.

– И лекарства тебе не нужны?

– Пока благополучно обхожусь и без лекарств. Кормежка здесь неважная, и я всегда на диете. А это очень полезно для организма. Поэтому и выгляжу хорошо. Тем более я сижу в одиночке, и меня никто не напрягает и не портит нервы.

– Ясно… Какая непонятная история с этим письмом.

Вера впервые улыбнулась:

– Черт с ним, с письмом! Главное, что ты приехал! Я так рада! Тридцать пять лет меня никто не посещал. После того как меня арестовала жандармерия и меня отдали под суд, все родственники, и ближние, и дальние, отвернулись от меня. Мать не вынесла газетных нападок в мою сторону и умерла. Ее похоронили рядом с отцом. Мой особняк продали вместе с мебелью. Вот так… Но Бог, видимо, услышал мои молитвы и привел тебя ко мне.

– И мои молитвы он услышал. Я так и не решался приехать к тебе. В первый раз, когда узнал из газет о твоих «подвигах». Но после долгих колебаний написал тебе краткое письмо.

– Письмо было какое-то, лет тридцать назад, но я его порвала не читая. Мне тогда не до этого было. Я все не могла смириться с действительностью, все не верила, что буду вечно гнить в этом централе. И досадовала на себя, что так прокололась с этим Густавом. Да и ладно… А вот то послание, что ты написал два года назад, я сохранила. Но не решалась ответить, хотя так порой хотела. Думала, что ты, как и все, меня ненавидишь. Тем более я причинила тебе столько зла.

– Забудем об этом, Вера. Прошло столько времени… Я тебя уже давно простил…

– Хорошо, забудем, – у Веры на глазах появились слезы. – Как мой сын поживает? Он женился? У него дети есть? Какой он стал? У тебя есть фото его? Ему должно быть уже сорок один год. Как ты его назвал?

– Тони. В честь моего любимого актера Энтони МакКуинна. В сорок третьем у него родился сын, то есть твой внук, а в сорок пятом Тони убили фашисты, он участвовал в югославском сопротивлении. Невестка погибла в концлагере Аушвиц незадолго до его освобождения союзническими войсками. А вот твой внук, Драган, учится в школе – такой сорванец! Жаль, что со мной нет его снимков, собирался тебе привезти, отложил даже пачку, но в последний момент забыл дома.

– Привези его фото в следующий раз. Или приезжай с ним.

– Обязательно.

Слезы продолжали катиться по щекам Веры.

– Теперь и умирать не страшно… Знаешь, Никки, ты приехал, и на душе как-то легче стало. И счастье какое-то небывалое легло на сердце. Хоть кто-то в этом мире помнит обо мне. Это здорово. Если бы жизнь начать сначала… Я бы тогда, когда мы встретились на улице в Бухаресте, иначе поступила… Развелась бы с мужем и вышла за тебя, и Тони бы с нами был… Но гордая я слишком была и высокомерная, богатство вскружило голову, вот и сошла с ума, стала преступным путем его приумножать. Теперь я только поняла, что одного тебя я любила, и больше никого. Я приезжала как-то в наш Беркерекул на годовщину смерти отца и заходила в твой бывший дом, но там жили уже другие люди… И в приют заходила… Все вспоминала потом, как мы валялись на твоей кровати, курили и пили «Мускат». Мне кажется, что вкус его до сих пор остался на моих губах…

– Да, хорошее время было… Но я не вынес нашего разрыва и уехал с Тони в Констанцу, а после войны – в Ниш.

– Да, это моя вина, что мы расстались. И моя вина в том, что отдала дитя в приют. А как вы живете с Драганом? Не бедствуете?

– Скромно… честно признаюсь… И всегда так жили. Я шоферю, но денег вечно не хватает. Вот и Драган хочет модно одеваться, девушкам нравиться, но… Недавно побил одного мажора за то, что он при девушке назвал его «голодранцем».

– Надо же! Как мне все это напоминает тебя в юности. Ты отколошматил моего ухажера за то, что он обозвал тебя «бродягой». И я, восхищенная твоим буйным характером и силой, перешла к тебе в качестве поощрительного приза.

– Жаль, что только на два месяца.

Вера вытерла слезы, и сентиментальность ее умчалась прочь. Ренци стала чересчур серьезной.

– Погоди, Никки… Вот что… Мне уже это не понадобится, я сгнию в тюрьме, это точно, а вам еще с Драганом жить и жить… Я сделаю так, что ты и мой внук, а там и его дети, будете жить безбедно. Пора мне отдавать долги, накопленные за эти долгие годы.

Никола недоуменно посмотрел на Ренци:

– О чем ты говоришь, Вера?

Ренци приняла таинственный вид:

– Дело в том, Никки, что я безумно богата.

– Неужели?

– При аресте полиция не нашла мой тайник, а там – драгоценности, золото. В общем, там много ценного, хватит на сто лет вперед. Тебе я одному скажу… где этот тайник… – Вера повертела головой по сторонам. – Здесь, наверное, прослушивают?