Книга Дагестанская сага. Книга I - Жанна Абуева

Несколько раз в год он выбирался в город по делам или в отпуск, где обходил друзей и знакомых, а затем спешил обратно к своим горцам, нагруженный лекарствами и кучей книг, приобретённых у знакомого букиниста. Эти книги, заполнившие его комнату, были его единственными друзьями в долгие часы зимних аульских ночей. Он читал их и подолгу размышлял над особенно заинтересовавшими его местами, а бывало, и перечитывал их, взяв за привычку выписывать в блокнот отдельные цитаты. Постепенно он стал записывать и собственные заметки и наблюдения, и таким образом у него завёлся своего рода дневник, где отражались как его мысли, так и события, случавшиеся в его небогатой ими жизни. Сегодня в его дневнике появилась новая запись:

«Эта девочка, что прибыла к нам сюда, скорее всего, ненадолго, поражает своими огромными глазищами, в глубине которых можно увидеть грусть и даже печаль. Интересно, откуда могла взяться печаль у такого юного создания?

Наверняка, она тут не задержится…»

* * *

Малике всё никак не удавалось уснуть на новом месте. Хозяйка, представившаяся тётей Баху, приветливая женщина, на удивление светловолосая и голубоглазая, приняла её радушно, потчуя горячими настоями из горных трав и уверяя, что они предохраняют от всех бед и болезней, включая сглаз.

Когда-то давным-давно, ещё совсем юной девушкой, Баху привёз сюда её муж Арип. Скромный, работящий и старательный юноша, подрядившийся помогать её отцу на сезонных работах, так приглянулся старому Магомед-Расулу, что, несмотря на некоторое социальное неравенство и факт происхождения из чужого аула, тот отдал ему в жёны свою старшую дочку, оделив её щедрым приданым и поставив единственным условием, что будущие внуки будут воспитываться в уважении к родине их матери.

Арип не обманул ожиданий своего тестя и, возвратившись в родной аул, первым делом привёл в порядок старый покосившийся отцовский дом, а затем обзавёлся подсобным хозяйством, парой овец и коровой и взялся, наконец, за выращивание картофеля и моркови на скудной и каменистой почве гор. Баху во всём помогала мужу, и в семье их царили лад и покой, и сельчане приняли её, как свою, и вскоре она даже приобрела определённый вес среди аульских женщин, оценивших как её основательность во всём, так и факт, что она никогда и ни о ком не судачила.

Жизнь их была бы идиллической, будь у них дети. Но Арип, ждавший их от Баху долгие восемнадцать лет, так и не дождался потомства и, простудившись однажды, когда выкапывал под проливным дождём свою картошку, умер через две недели от воспаления лёгких, оставив Баху одиноко жить в их уютном доме.

Сельчане после смерти Арипа ещё больше зауважали его жену, которая наотрез отказалась уехать обратно в отцовское селение и достойно несла своё вдовство, ни разу не дав людям оснований для досужих толков.

* * *

Жизнь Малики с некоторых пор переменилась так резко, что она и сама не успела осознать, как же всё быстро произошло. Позади были дом, родные, учёба, экзамены, перед глазами стояло расстроенное мамино лицо, и всё сейчас казалось далёким, как сон, а реальностью был этот горный край, где скалы наступали друг на друга и, казалось, вот-вот сомкнут вокруг тебя свои мощные объятия.

После городской жизни Малике нелегко было привыкнуть к сдержанному и аскетичному быту горцев. Люди жили бедно, и те скудные урожаи, что с огромным трудом выбивались из скупой почвы гор, конечно же, не могли насытить оголодавший народ.

Самым первым пациентом девушки был четырёхлетний Умар. Малыш задыхался и метался в бреду, лепеча непонятные ей слова на родном языке, и растерянная Малика, дрожащими руками сделав ему укол, принялась растирать его худенькое тельце захваченным с собой спиртовым раствором. Она ни на шаг не отходила от ребёнка, чья мать смотрела сейчас на неё испуганными глазами, в которых явственно проглядывалась надежда, и девушка волновалась так, словно сдавала очередной и очень трудный экзамен, только на этот раз он был гораздо серьёзнее всех предыдущих, поскольку здесь перед нею были не конспекты и билеты, а живой человечек, которого она обязана была спасти.

Когда, наконец, жар отступил, Малика обрадовалась так, словно ей подарили целый мир, и, глядя на успокоившееся лицо спящего малыша, внезапно подумала, что уже ради одного этого стоило сюда приехать.

– Спасибо, милая! – Благодарно улыбаясь сквозь слёзы, мать Умара принялась совать ей в руки кулёк из грубой жёлтой бумаги, но Малика лишь счастливо засмеялась и поспешила покинуть дом, наказав женщине давать ребёнку лекарство в строго отведённое для этого время.

Чем дальше шло время и чем больше детей ей удавалось вылечить, тем большим смыслом наполнялась её жизнь, и она с благодарностью вспоминала Исаака Израилевича, старого буйнакского врача, направившего её на эту благородную стезю.

– Похоже, вам здесь стало даже нравиться! – заметил Юсуп Магомедович, когда они, закончив приём хворавших сельчан, беседовали о том о сём, сидя во врачебном кабинете – небольшой комнатке с покосившейся оконной рамой и дверью, то и дело жалобно скрипевшей ржавыми петлями.

– Честно признаться, да! – ответила Малика. – Я чувствую себя здесь нужной людям, и мне нравится, что я хоть чем-то помогаю им… приношу какую-то пользу!

– Не какую-то, а очень даже большую! – мягко поправил Юсуп Магомедович, глядя на девушку и с удовольствием подмечая появившийся в её глазах оживлённый блеск. – И люди здешние вас уважают, признали вас своей, что тоже немаловажно!

– Да! – произнесла задумчиво Малика. – Никогда не думала, что сумею здесь жить… Так страшно было, когда ехала сюда, просто ужас! А теперь даже смешно вспоминать о своих страхах! … Только вот по маме сильно скучаю! – с грустью добавила девушка, и глаза её увлажнились. – Мы никогда не расставались так надолго!

– Ну, ничего! – ободряюще сказал главврач. – Время летит быстро, получите отпуск и сразу же поедете домой, к вашей маме!

Ей действительно удалось выбраться в Буйнакск на целых три недели, и первое время она, как маленькая девочка, ни на шаг не отходила от матери, счастливая уже тем, что снова видит её.

Вечерами за большим обеденным столом она подробно рассказывала домочадцам об ауле и его жителях, и те живо представляли себе, как кричат ребятишки вслед их Малике: «Салам алейкум, тётя доктор!», как заботится о ней добрая тётушка Баху, благодаря которой девушке удалось вполне неплохо освоить аварский язык, как едет по аулу на своём тощем ишаке старый Залимхан, погоняя его хворостиной и обращаясь к нему не иначе как «гаспадин харощий»…

Дома её ждала и хорошая новость. Ансара перевели на вольное поселение, и, хотя он по-прежнему был лишён права переписки, всё же ему удалось передать домой письмо, где он писал, что жив и здоров и что сильно скучает по родине и по дому.

«Люди здесь отзывчивые, готовы поделиться последним, совсем, как у нас…

…Как вы живёте, мои дорогие, я надеюсь, ни в чём не нуждаетесь? Вот уже семь лет, как я живу в разлуке с вами, и теперь даже не представляю, как выглядит мой сын и как, наверное, подросла Малика… Надеюсь, время пролетит быстро, и я вернусь домой раньше, чем она успеет выйти замуж!..»