Книга Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - Олег Айрапетов

Менее сановитый очевидец вспоминал, как выглядела в это время столица Восточной Галиции: «Русифицированный Львов распластывается с холопской угодливостью. Городовые, газетные киоски, гостиничные лакеи плещут избытком патриотической ретивости. Улицы переполнены полицейскими, матерной бранью и русскими факторами. На вывесках полотняные ленты с выразительными надписями: «Петроградский базар», «Киевская кофейня»… Мальчишки бойко выкрикивают названия русских газет. Много погон, аксельбантов и звякающих шпор. Много автомобилей и шелка. Всюду искательные слова и зазывающие улыбки»32.

Император по приезде во Львов проследовал на молебен в манеж, превращенный в военную церковь на 10 тыс. человек, где его встретил приветственным словом архиепископ Евлогий, затем посетил военный госпиталь, после чего на балконе генерал-губернаторского дворца сказал короткую речь «крестьянам, пришедшим из окрестностей»: «Спасибо за сердечный прием. Да будет единая, могучая и нераздельная Русь. Ура!». Это была декларация воссоединения «подъяремной Руси», то есть Восточной Галиции, с Россией, перепечатанная почти во всех центральных газетах. После речи император принял парад почетного караула, на правом фланге войск шли Николай Николаевич, Н. Н. Янушкевич, Г А. Бобринский. Во дворце прошли прием, обед и раут, на которых в основном присутствовали военные и члены императорской фамилии. Г. А. Бобринский получил погоны генерал-адъютанта. Проведя ночь во дворце, как он не без удовольствия писал – на кровати Франца-Иосифа, Николай II отправился дальше. На следующий день он принял доклад о положении на фронте и отбыл из города33. Его населению была объявлена высочайшая благодарность «за радушную встречу и порядок, который поддерживался самим населением»34.

По пути из Львова император вместе с Верховным главнокомандующим посетили Самбор, где располагался штаб 8-й армии. При встрече «обожаемого монарха» А. А. Брусилов, очевидно под впечатлением успехов Верховного главнокомандующего во Львове, решил не упустить шанс и также продемонстрировать свои достижения. Подобная манера вообще была свойственна этому очень одаренному и честолюбивому человеку, для реализации поставленных перед собой целей часто бросавшемуся в крайности. В разное время разные люди, начальники и подчиненные А. А. Брусилова, отмечали эту черту его характера, иногда доходившую до полной неразборчивости в средствах.

Генерал М. В. Алексеев еще во время пребывания на Юго-Западном фронте, как, впрочем, и позже, заметил противоречивую природу своего подчиненного: «Пока счастье на нашей стороне, пока оно дарит своею улыбкой, Брусилов смел, а больше самонадеян. Он рвется вперед, не задумываясь над общим положением дел. Он не прочь, в особенности в присутствии постороннего слушателя, пустить пыль в глаза и бросить упрек своему начальству, что он готов и наступать, побеждать, а начальник не дает разрешения и средств. И себе имя составляется, и начальник взят под подозрение, в смысле способностей, порыва вперед. Однажды Николай Иудович Иванов получил такое сведение и запросом поставил Брусилова в довольно неловкое положение, пришлось отречься в том, что такой разговор был»35.

В. Н. фон Дрейер, служивший под командованием А. А. Брусилова, в своих воспоминаниях также дал очень схожую характеристику этому генералу: «Этот жилистый человек, жокейской складки, черствый с подчиненными, был необычайно ласков с начальством и особенно в милости у самого инспектора кавалерии Великого Князя Николая Николаевича. Благодаря Великому Князю он прямо из школы (офицерской кавалерийской. – А. О.) получил в командование 2-ю гвардейскую дивизию, не служа никогда в гвардии. Его там не любили и даже презирали, так как он был единственным офицером русской армии, который однажды в припадке верноподданнических чувств поцеловал руку не то у Государя, не то у самого инспектора кавалерии»36.

Во время встречи в Самборе А. А. Брусилов во всей красоте продемонстрировал практически все перечисленные М. В. Алексеевым и В. Н. фон Дрейером недостатки. Действо происходило в полдень на железнодорожной станции города37. Император принял доклад командующего армией, обнял и трижды поцеловал его. В ответ на это А. А. Брусилов поцеловал руку Николая II. В почетный караул с фронта была вызвана 1-я рота 16-го стрелкового Императора Александра III полка знаменитой 4-й стрелковой «Железной» бригады. Шефом полка являлся сам Николай II, который был рад встрече с «моей чудной ротой»38. А. А. Брусилов «скромно» занял место на правом фланге строя39. Рота была действительно великолепной, незадолго до вызова в Самбор она вела бой с двумя немецкими батальонами. После обхода почетного караула по докладу Николая Николаевича (младшего) вся рота была награждена солдатскими Георгиевскими крестами, а ее командир прапорщик Шульгин сразу получил кресты 1, 2 и 3-й степеней и орден Святой Анны 4-й степени40. Несмотря на столь щедрую и заслуженную награду, подъема духа у солдат не последовало. А. И. Деникин вспоминал: «Государь… отличался застенчивостью и не умел говорить с войсками. Может быть, этим обстоятельством объясняется небольшая его популярность в широких массах. Рота вернулась награжденной, но мало что могла рассказать товарищам. Слова живого не было»41.

После награждения Николай Николаевич, А. А. Брусилов и Н. Н. Янушкевич возглавили церемониальный марш42. На торжественном обеде, во время которого за успехи своей армии и умелую демонстрацию личной лояльности командующий 8-й армией был произведен в генерал-адъютанты, А. А. Брусилов начал горячо «благодарить Его Величество, и вновь он поцеловал руку Царя»43. Как отмечал присутствовавший при этом офицер штаба армии, А. А. Брусилов «был наверху блаженства и поцеловал Ему руку в избытке счастья»44. Получив погоны с вензелями и аксельбанты, командующий армией со слезами на глазах попросил разрешения отлучиться для того, чтобы переодеться. Через несколько минут он вернулся в генерал-адъютантских погонах45. Вслед за этим император и великий князь провели высочайший смотр 3-го Кавказского корпуса генерала В. А. Ирманова. «Надо сказать, – вспоминал А. А. Брусилов, – что царь не умел обращаться с войсками, говорить с ними. Он и тут, как всегда, был в некоторой нерешительности и не находил тех слов, которые могли привлечь к нему души человеческие и поднять дух. Он был снисходителен, старался выполнять свои обязанности верховного вождя армии, но должен признать, что это удавалось ему плохо, несмотря на то что в то время слово «царь» имело еще магическое влияние на солдат»46.

После завершения смотра в Самборе Николай II отправился в Перемышль. Вечером он прибыл в крепость47. Здесь встречу организовывал комендант крепости генерал Л. К. Артамонов. «Всей русской армии, – вспоминал Ю. Н. Данилов, – хорошо были известны исключительные способности названного генерала «втирать в глаза очки», как у нас говорили»48. 10 (23) апреля он подвел итог первому дню пребывания в крепости: «Итак, я попал в Перемышль, по милости Божией, через месяц и два дня после его падения. Масса сильных впечатлений»49. Император и великий князь посетили ряд фортов, взорванные перед капитуляцией склады: демонстрировались трофеи, произносились речи и прочее. На Николая II встреча произвела благоприятное впечатление, и на следующий день осмотр фортов и трофеев продолжился.

«Картина грандиозных полуразрушенных фортов, глыбы вывороченного камня и железобетона, – вспоминал А. И. Спиридович, – сотни громадных крепостных австрийских орудий, снятых с мест и уложенных, как покойники, рядами на земле – все это производило огромное впечатление»50. Завершив эту часть визита, Николай II отправился во Львов на автомобиле и в тот же день на поезде по планируемому ранее маршруту