Книга Больше, чем это - Патрик Несс

— Хорошо, — решается Реджина.

Затянувшись напоследок, она тушит окурок о стойку и сразу же вытряхивает из пачки новую, а потом, оглянувшись на Сета, протягивает пачку и ему.

Сет рассеянным жестом обводит спортивные шорты с футболкой и беговые кроссовки, которые почему-то по-прежнему на нем:

— Я же бегун. Нам можно все, кроме курения.

Реджина кивает. А потом приступает к рассказу.

— Нашего мира, — произносит она, — больше нет.

38

— Нет? В каком смысле?

Реджина вздыхает, выпуская завитушки дыма:

— Мы так думаем. Его нет, потому что мы сами так пожелали.

— Мы?

— Все. Каждый из нас.

Сет порывается уточнить, но Реджина его останавливает:

— Ты выходил в Интернет? До того, как очнулся тут?

— Разумеется. — Сет смотрит на нее недоуменно. Что за вопрос? Неужели кто-то сейчас способен прожить без телефона или планшета?

— И так, видимо, повсюду, — кивает Реджина. — Даже в Польше.

— Да не в Польше я был, — бухтит Томаш. — Сколько раз повторять? Мама приехала сюда на заработки. А в Польше с Интернетом тоже полный порядок вообще-то. Вполне продвинутая страна. Что за привычка на каждом шагу…

— В общем, — перебивает Реджина, — мы думаем, что примерно лет восемь — десять назад, если судить по давности вещей, которые тут попадаются, все ушли в Сеть. — Она выдыхает длинную струйку дыма. — Навеки.

Сет морщит лоб:

— Что значит навеки?

— Я знаю! — радуется Томаш. — Это значит «насовсем, без возврата».

— Да нет, слово-то я понимаю…

— Все выпали из настоящего мира, — поясняет Реджина, — и перебрались в виртуальный. В такой, с полным погружением, который ни за что не отличишь от подлинного.

Но Сет уже мотает головой:

— Да ну, чушь какая! Такая фигня только в кино бывает. Разницу всегда видно. Жизнь — это жизнь. Из нее просто так не выпадешь.

— Ага! — встревает Томаш. — На это у нее тоже есть теория. Типа, мы заставили себя все забыть. Чтобы меньше волноваться и не скучать.

— Ты же говорил, что сам ей не поверил, — недоуменно хмурится Сет. — Соглашался со мной, что это ад.

Томаш пожимает плечами:

— Ну да. Ад, созданный своими руками, все равно ад.

— И я должен проглотить эту ерунду?

— Глотай что хочешь, — отвечает Реджина. — Просил правду, вот тебе правда, логичнее некуда. Мы залегли в эти гробы…

Сет вздрагивает:

— Вы, значит, тоже очнулись в гробу?

— О, да. Только на самом деле это не гробы. Все эти трубки, металлизированные пластыри — это чтобы поддерживать жизнь. Подавать питание, отводить отходы, не давать мышцам атрофироваться, пока сознание представляет нас совсем в другом месте.

— Я даже не помню, как выбирался из гроба, — признается Сет. — То есть я вообще не знал про гроб, пока пару дней назад не поднялся наверх.

— Наверх?

— Он стоит на чердаке. В моей бывшей комнате.

Реджина кивает, словно получив очередное подтверждение:

— Я очнулась в своей гостиной. Тоже в полных непонятках. На том же самом месте, где свалилась с лестницы, — пролежала там день или два, получается.

Сет смотрит на Томаша, но Томаш ничего про себя не рассказывает, только снова чертит что-то в пыли носком кроссовки.

— Дождь будет, — говорит он.

Они смотрят на улицу. Действительно, из-за горизонта надвигаются тучи. Еще один безумный тропический ливень на подходе.

— И все тихо, — замечает Томаш.

Сет прислушивается. Звук двигателя умолк, пока они спорили. Остался только ветер, гонящий тучи, которые, по крайней мере, зальют пожар. «И снова как по заказу», — мелькает мысль.

— То, что ты говоришь, невозможно, — возражает он Реджине. Та скептически цокает языком, но Сет не обращает внимания. — Хотя здесь все невозможно. Безлюдье. Грязь. Дряхлеющий мир, в котором никого нет.

— Кроме нас, — вставляет Томаш.

— Ага. В этом-то и загвоздка. Ни в моем доме, ни в каких других домах по моей улице гробов нет. Если мир ушел в виртуал, то где все?

Томаш с Реджиной молчат.

Сет понимает, что ответ известен и так. К этому все вело.

— Тюрьма?

Томаш старательно отводит взгляд. Реджина тоже сперва смотрит в сторону, однако потом решительно оборачивается к Сету:

— Туда нельзя.

— Что нельзя? Ты же не знаешь, что я скажу.

— Знаю. Потому и говорю, что нельзя.

— Никак, никак нельзя, — умоляюще твердит Томаш. — Никак.

Сета раздражает эта неожиданная несговорчивость. С тех самых пор, как он сюда попал, тюрьма напоминала о себе постоянно. Маячила вдали, скрываясь за холмом, или просто давила своим незримым присутствием. Как причина, по которой его жизнь когда-то пошла не по тому пути, не по тому, где он мог бы радоваться и быть счастлив.

Он избегал ее инстинктивно, машинально.

И вот теперь, когда ему сказали, что туда нельзя, сразу кажется, что другой цели нет и быть не может. Потому что, если это место лишь плод его воображения — какой-то выверт сознания, примиряющий со смертью, или действительно ад, куда он угодил, — в любом случае тюрьма играет первостепенную роль. Там могут найтись разгадки.

Но если Реджина все-таки права и это в самом деле настоящий мир, то в тюрьме сейчас сидят его родные.

— Показывайте, — говорит он наконец. — Отведите меня к тюрьме.

39

— О-о-ой! — Томаш обеими руками загребает свою шевелюру в две горсти. — Так и знал! Так и знал, что к этому придет.

— Слишком опасно, — качает головой Реджина. — Водитель нас не подпустит.

— Но он ведь не все время торчит у тюрьмы, — возражает Сет. — Когда-то же он отправляется на свои объезды.

— Он узнает, что ты там, и на этот раз дырой в груди не ограничится.

— Подозрительно быстро зажившей дырой, вам не кажется? — Сет хлопает себя по ребрам и морщится, попав по синяку. — Можно же пробраться.

— Не заставляй меня, — просит Томаш. — Не надо, пожалуйста! Не хочу опять.

— Опять?

— Я там очнулся, — вздыхает мальчишка. — Сплошные гробы… И непонятно, кто в них, что им снится, да и живы ли они вообще. — Он заламывает руки (Сет впервые видит этот книжный жест в реальной жизни). — И мама.

— Твоя мама? — переспрашивает Сет.