Книга Два капитала. Как экономика втягивает Россию в войну - Семен Уралов

Но вот уже к 1980-м годам становится понятно, что космос для культуры был чем-то вроде коммунизма для советских граждан — казалось, что если человечество уйдет в космос, то на земле сотрутся все противоречия и наступит эпоха гуманизма, потому что все мы будем объединены общими целями.

Однако с разгаром холодной войны постепенно приходит понимание, что никакой космос панацеей не будет, наоборот — ядерная война кажется более реальной, чем совместное покорение космоса. Новые технологии недоступны большинству граждан, а половина стран третьего мира и вовсе живет в условиях, приближенных к средневековым. Становится понятно, что технический прогресс никакого отношения к справедливому мироустройству не имеет.

В конце 1980-х — начале 1990-х на сцену выходят новые фантастические сюжеты, которые мы можем наблюдать до сих пор. С крушением СССР исчезает советский гуманистический взгляд на будущее — и право заглянуть в завтра остается только у Голливуда.

И тут срабатывает интересный социальный парадокс: США находятся на вершине влияния, а образ будущего получается крайне нелицеприятным. В 1991 году выходит первый «Терминатор»: массового зрителя радуют концепцией порабощения машинами; в это же время появляется блокбастер «Робокоп» о том, что человеку может нездорово прийтись в мире новых гаджетов и технопримочек. В общем 1990-е годы принесли в массовую культуру новый тип фантастики — постапокалиптическое будущее. Вершиной, безусловно, явилась «Матрица», которая показала, что такое корпоративный мир. Ничего нового сказано не было, просто будущее показано в таких ярких образах, что покорило весь мир. Фильмы, компьютерные игры, повести и рассказы о будущем, когда наступит полная власть корпораций, довольно ясно демонстрируют «прелести» тоталитаризма финансового капитала.

В политологии есть такое понятие, как «самосбывающийся прогноз», которое означает, что если системно и долго говорить о какой-то неизбежности, то тем самым можно приблизить эту неизбежность. Голливудская фантастика о постапокалиптическом корпоративном будущем во многом является таким самосбывающимся прогнозом. Когда не миллионы, а уже миллиарды зрителей видят «Матрицу» и верят, что такая «Матрица» возможна в будущем, — она таки возможна. Режиссер, автор сценария и писатель — творческие люди, поэтому склонны проецировать наблюдения из окружающего мира на будущее. Это свойство особенно раскрывается в творческих людях в условиях любой диктатуры (не имеет значения какой — партии или финансового капитала). В условиях диктатуры, когда от творца требуют показателей вроде классового соответствия или финансовой отдачи, он становится склонен к иносказаниям и сложному символизму — то, что нельзя сказать прямо, приходится высказывать с помощью намеков и образов. Культура, которая интересуется будущим, — это всегда предупреждение поколению. И то, что великая североамериканская культура в последние тридцать лет ударилась в постапокалиптические сценарии, не может не настораживать.

Почему так происходит, вполне объяснимо: события фильма «Робокоп» разворачиваются в Детройте — машиностроительной столице США и очень развитом городе на протяжении всего XX века. А вот в XXI веке оказывается, что Детройт реализовал худшие прогнозы «Робокопа» — город вымер, большинство домов лишены центрального водоснабжения и канализации, полиция годами не бывает в отдаленных районах, где реальная власть принадлежит бандам. В 2013 году город объявил себя банкротом, долг составил более 20 миллиардов долларов. Это был самосбывающийся прогноз или творческий человек увидел общественные и экономические тенденции и показал их в условиях будущего?

Аналогично обстояли дела и в конце XIX века. Русская революция смогла состояться только в 1917 году, после трех лет изнурительной и кровавой Первой мировой, однако Некрасов, Достоевский и Горький видели тенденции в обществе и государстве задолго до революции.

Постапокалиптическое будущее в стиле «Безумного Макса» или «Матрицы» показывает нам, что такое жизнь без государства. Потому что если отбросить в сторону все страшилки и спецэффекты, то перед нами рисуется картина будущего, где общество осталось один на один со своими внутренними страхами. Государство демонтировано — его либо заменили компьютерной программой, либо оно погибло в ходе больших войн, а общество без государства сразу же вернулось в свое природное состояние — борьбы всех против всех. Единственными островками порядка являются корпорации — частные структуры, которые ограждены от внешнего мира своими спецслужбами, технологиями и жилыми блоками. У человека есть простой выбор: либо стать инструментом корпорации и лишиться воли, но сохранить жизнь, либо бороться за выживание в обществе без государства и, скорее всего, погибнуть.

Однако культура, в отличие от экономики, может только предупреждать. Реальность же состоит в том, что постапокалипсис, которым пугает Голливуд, уже давно стал реальностью. Во что превратилась Ливия без государства? Что такое Ирак после демонтажа государственности имени Саддама Хусейна? Чем жизнь в Сомали отличается от жизни в «Безумном Максе» или «Голодных играх»? Если кто-то думает, что Африка или Ближний Восток где-то далеко, то можно посоветовать съездить на Донбасс — в районы, оккупированные добровольческими националистическими батальонами вроде «Торнадо», «Азов» или «Правый сектор», и посмотреть, что такое общество без государства и как реализуются принципы «человек человеку волк» и «выживает сильнейший».

Итак, ценой проигрыша в Третьей мировой войне будет демонтаж государства. Россия слишком большая страна, к тому же обладающая ядерным оружием, чтобы можно было разобрать на части государство в ходе прямой интервенции. Поэтому ставка сделана на деградацию государства, которое будет демонтировано правящим глобальным классом в ходе реформ и жертвоприношений невидимой руке рынка.

Мы должны не забывать, что демонтаж государства — это в том числе и большой бизнес, в котором участвуют тысячи наших сограждан прямо и миллионы — опосредованно. Наглядный пример того, как это происходит, — история с пригородными поездами в ряде российских областных центров в середине 2014 года. Тогда корпорация РЖД отказалась дотировать убыточные электрички в провинции и попыталась переложить расходы на плечи местной власти. Для губернаторов это тоже ненужные расходы, поэтому они просто отказались изыскивать средства. Электрички начали отменять, в результате чего отдаленные деревни и поселки остались отрезаны от сообщения с областными и районными центрами. Дело дошло до президента — и после его вмешательства средства нашли. Однако сути это не меняет, потому что показывает работу либерального глобализма как идеологии. Возить пенсионеров и нищих селян невыгодно? Давайте закроем маршруты.

Но ведь государство тем и отличается от корпорации, что способно управлять процессами не только в бизнес-логике. Платить пенсии тоже не особо выгодно с точки зрения бизнеса, бесплатная медицина также затратна, зато выгодно выращивать людей на органы.

Преступность либерального глобализма заключается в том, что государство перестает быть ценностью для правящих элит. Ценностью являются капитализация компании, биржевые котировки и цена акций. Социальная же составляющая остается за скобками и рассматривается как рудимент — расходы, которые приходится нести, хотя не хочется.