Книга Сумерки зимы - Дэвид Марк

Энжи без понятия, что он в ней нашел. Что хоть кто-то из них находит. В сорок три года ей поздновато позировать для постеров с ню, но Энжи все равно бросает мужчинам вызов, надевая под джинсовую юбку пурпурные легинсы и облачаясь в просторный джемпер, купленный на распродаже в «Асда». Как ни странно, алая помада, темные волосы и большие брякающие серьги по-прежнему красят ее. К тому же она проста в общении. Кокетлива и дружелюбна. И умеет слушать, хотя редко отвечает что-то кроме «Ты заслуживаешь лучшего» или «Она просто не понимает своего счастья», когда речь заходит о недостатках благоверной собеседника.

Конечно, так было не всегда. В прежние времена Энжи Мартиндейл всерьез именовали чудом – врачи, полицейские, даже журналисты, хотя ее имя так и не прозвучало ни в одном из репортажей. Она была той, кому удалось улизнуть. Кто выжил. Кого не сумел прикончить убийца. Энжи еще не достигла той стадии, когда пересказывают историю в обмен на выпивку, но все чаще случаются моменты, когда ее бокал стоит пустой, а никто даже не глянет в ее сторону. В такие дни ее так и подмывает достать газетные вырезки, которые она носит в сумочке, и поведать пьянчугам в «Гримсбис», что полтора десятка лет назад, вот в таком же пабе, ее порезал и изнасиловал человек, которого судья объявил «воплощением зла»; мертвенно-синие глаза по-прежнему буравят ее ночами, когда она по недомыслию укладывается спать почти трезвой.

В джинсовом кармашке оживает мобильный телефон. Извинившись перед Бобом, Энжи сбросила вызов.

– Могла бы и ответить, – глупо ухмыльнулся Боб, вообразив, будто она не захотела прерывать его рассказ.

– Я ведь с тобой разговариваю, Боб, – возразила Энжи.

Фокус со звонком у нее любимый. Мужчины обычно воодушевляются, а всего дел-то – поставить будильник с интервалом в полчаса да сбрасывать «звонки» наглецов, посмевших встрять между Энжи и самым потрясающим мужчиной на свете.

Разумеется, она не блефует. На одних намеках да посулах далеко не уедешь. Время от времени, когда ей кажется, что джентльмен это заслужил, или просто-напросто сама чувствует себя слишком, черт возьми, жалкой, чтобы отправиться домой в одиночестве, Энжи приглашает кого-нибудь к себе. Позволяет этим типам проложить слюнявую дорожку по ней. Терпит несколько минут досадной тяжести и неуклюжих толчков, воображая их одновременно и наказанием за грехи, и расплатой по счетам. В последнее время такое случается нечасто. Энжи все реже хочется делить с кем-то личное пространство, она уже и прибираться в доме бросила. Квартирка на седьмом этаже и в лучшие-то времена на дворец не тянула, а сейчас все сильнее напоминает грязную берлогу.

– Может, все-таки составишь нам компанию?

– В другой раз. Мой номер у тебя есть. Черкни попозже, я посмотрю, не поменялись ли планы.

Еще одна глуповатая ухмылка:

– Так и сделаю.

– Скорее всего, буду торчать дома, одна-одинешенька.

– Ну, этого мы не должны допустить. Верно?

– Конечно, солнышко.

Боб целует ее в щеку перед тем, как уйти. Энжи чувствует прикосновение колючей щетины, усы Боба щекочут ей веки. Интересно, не захочет ли он попробовать на вкус и ее саму – там, внизу, по этой чертовой новой моде. Пощекочет ли усами ее бедра. Оставит ли свет включенным. Заговорит ли про шрамы.

Медленно, осторожно Энжи слезает с табурета. Сложившись вдвое, собирает пакеты с покупками. Дешевые полуфабрикаты из мясной лавки. Немного печенки. Шесть пшеничных булочек. Бутылка водки. Пачка «Ричмонд Суперкингс».

– Уходишь, Энжи? Без тебя станет совсем пусто.

Дин уже разобрался с холодильниками и стоит у пивных кранов, выжидающе глядя на дверь. Денек выдался тихим, и до вечера уповать на наплыв клиентов не приходится. Дин получает оклад, так что и не мечтает о внезапном ажиотаже в пабе, но смена пролетает быстрее, когда хоть чем-то занят, да и у владельца взгляд делается неприятным, если недельная выручка обманывает его ожидания. Тем паче в Рождество, когда, по выражению Уилсона, у людей нет ровно никакого повода не надраться в стельку.

– Пойду, наверное, отдохну чуток. – Энжи ласково улыбнулась, чувствуя приятную шаткость в ногах. – Прошлой ночью записала детектив про мисс Марпл. Надо давать мозгам хоть какую-то работенку.

– Наслаждайся жизнью, родная. Ты этого заслуживаешь.

Энжи награждает его улыбкой другого рода – той, что придерживает для своих джентльменов. Настоящей улыбкой. Прежде Энжи пускала ее в ход без лишних раздумий. Вот так же мимолетно, счастливо улыбнулась она однажды парню, а тот достал здоровый кухонный нож, вырезал свои инициалы на ее промежности, а потом воткнул лезвие ей между ребер и принялся трахать ее, истекавшую кровью, прямо на полу в туалете какой-то забегаловки.

– Завтра загляну, наверное. Ты ведь здесь будешь?

– Да где же еще.

Энжи направилась было к двери, но тут по телу пробежал озноб да и осел в мочевом пузыре. Оглянувшись на Дина, она хихикнула:

– Сначала откликнусь на зов природы, пожалуй.

– Честно говоря, я диву даюсь, сколько в тебе умещается, – добродушно фыркнул бармен. – У тебя в роду, видать, не без верблюда.

– Так себе шуточка. – Энжи опустила пакеты с покупками на пол и двинулась к туалету.

– Это ж комплимент! – крикнул Дин, но Энжи уже закрыла дверь, и он поморщился. Ведь не хотел ее обидеть. Вздохнул при мысли, что ляпнул лишнее и теперь придется заглаживать вину стаканчиком, а то и двумя. Ладно, чем быстрее с этим разобраться, тем лучше. Дин наклонился за чистым бокалом.

Удар обрушился точно на его опущенную голову.

Скоротечный миг рассыпающейся искрами боли, и вот Дин уже лежит неопрятной грудой у холодильника с пивом. Рука комично запущена в упавшую коробку с острыми чипсами.

Дин не слышит, как кто-то переступает через него, направляясь к входной двери.

Не слышит щелчка, с которым засов отправляется в паз, не слышит и тихих шагов черных ботинок по дощатому полу.

Не слышит, как скрипит, открываясь, дверь уборной, не слышит и шороха лезвия, медленно выскальзывающего из кожаного чехла.

Не слышит, как кто-то начинает кричать…

Глава 7

– Вы уверены? – орал Макэвой. Второе ухо он заткнул пальцем, чтобы расслышать хоть что-то за ревом мотора и скрежетом покрышек по асфальту. – И что, громко он стучал?

Тремберг переключилась на четвертую скорость, надеясь выжать лишние пять миль в час из литрового мотора. Презрев протесты металла под капотом, она вдавила педаль газа едва ли не сквозь днище.

– Нет… я не уверен, но велика вероятность…

Тремберг глянула на Макэвоя.

И увидела лишь ладонь, прижимавшую к уху телефон. Похоже, костяшки были сломаны, и не однажды. В пальцах Макэвоя словно сосредоточилось все, что она знала об этом человеке. Что он наносил удары и получал их. Что его теплая ладонь, крепкая и надежная, баюкала сынка и ласкала красавицу-жену, – но те же пальцы вполне могут сжаться в кулак и стать причиной беды – самоубийственной беды.