Книга Вдали от Рюэйля - Раймон Кено

После нескольких глотков у Сталя пробудился интерес к личности собеседника. До этого он рассказывал лишь о том, что касалось его самого, его, консула всех стран в Сан-Кулебра-дель-Порко. Он успел поведать гостю о различных стадиях своего сифилиса, своей малярии, своих гепатических колик, своей тоски, своего алкоголизма, своего одиночества, своей желтой лихорадки, своей гонореи, своего отчаяния и теперь вопрошал сам. Он спросил, что станет итогом этой экспедиции. Фильм. Несомненно. Документалка о борхерос, индейцах необычайно диких. И как же прошло путешествие. Бог ты мой, обычные заморочки. Не говоря уже о крокодилах, тиграх и ягуарах, были комары, желтая лихорадка, черная рвота, стрелы с курарой, не говоря уже об отсутствии женщин, которое создает, конечно, благоприятный климат для борьбы с венерическими заболеваниями, но все же, не говоря уже об отсутствии женщин. Сталь это понимал. Сейчас пригласим сюда двух. Он подозвал официанта в белом чесучовом пиджаке, сообщил ему о своем спешном пожелании заполучить еще два напитка и попросил его попросить двух приятных и одиноких особ присесть за их столик. Подошли две девушки, высокие, на редкость хорошо сложенные, в платьях на голу кожу. Они сели, понадобились дополнительные напитки. Так как оркестр опять взялся за дело, они сказали, может, потанцуем, но кавалеров это не особенно интересовало, и девушки принялись курить и болтать меж собой.

Сталь возобновил прерванный разговор. Стало быть (стало быть), жить в такой затерянной дыре, как эта, невозможно, однако он в ней все-таки жил. А почему? Из-за чего? Он был здесь, потому что сам этого захотел. Захотел, вот и все объяснение. Он был здесь потому что. Короче, история печальная с самого начала. История, связанная с женщиной. Жить в такой затерянной дыре, как эта, невозможно, сказал Сталь, однако он в ней все-таки живет. Можно спросить почему. Смотришь на всех этих типов, европейцев, которые живут в Сан-Кулебра-дель-Порко, и спрашиваешь себя, как они могут жить в Сан-Кулебра-дель-Порко с ее лихорадками, комарами, татуированным солнцем, в ужасной скуке этой тропической, влажной и суррогатной жизни. Он, Сталь, здесь, потому что сам этого захотел, ну, в общем, захотел, вот и все объяснение, и потому что, вот еще одно объяснение. Жить в эдакой стране вот так вот без причины все же невозможно, а его причина это женщина. А вы? Можете даже не отвечать. Все всегда из-за этого. Всегда одна и та же причина, всегда один и тот же повод. Какая-нибудь печальная история. Какая-нибудь история, связанная с женщиной. Какая-нибудь печальная история, связанная с женщиной. Ах эти женщины, мсье.

Да уж, приехать в Сан-Кулебра-дель-Порко, чтобы выслушивать здесь все это.

— Вы ведь тоже, не правда ли, ну признайтесь.

— Точно. Я — тоже.

— Вас обманула женщина?

— Нет. Я ее любил, а она меня нет.

— О-ля-ля, что я и говорил. Что за жизнь. Всегда одна и та же история. Одна и та же тягомотина. А вас не утомляет все время страдать из-за женщин?

— Еще как, — вздохнул Жак.

— Как все это банально.

— А женщины, — спросил Жак, — женщины, которые живут здесь, они здесь тоже из-за каких-нибудь мужчин?

— Мне по фигу, — сказал Сталь.

— Потанцуем? — спросила одна из приглашенных за стол.

— Я — нет, — сказал Сталь.

Жак встал. Девушка, которую он выбрал, ему улыбнулась, и они упорхнули, скользя по лакированной танцплощадке.

— Я слышала ваш разговор со Сталем, — сказала цыпочка. — Старый мудак.

— Это почему же?

— Любовь это прекрасно, даже если от нее страдаешь.

— Вы действительно так думаете?

— Вовсе нет. Я сказала это только для того, чтобы сказать, что Сталь — старый мудак.

— Понятно.

— Нет, кроме шуток, скажите мне, ну что может быть для мужчин интереснее историй, связанных с женщинами, а для женщин — историй, связанных с мужчинами?

— Не знаю.

— А что вы здесь делаете?

— Я только что провел полгода в диких лесах, где снимал борхеросов, индейцев, как вам конечно же известно, необычайно диких.

— Нужно быть полным извращенцем, чтобы выделывать подобные штуки.

— Точно. Или на душе должно быть тяжело.

— Из-за женщины.

— Точно. Сталь считает это банальным. А я с этим ничего не могу поделать.

— Ты ее любил?

— Вроде того.

— Оказалась злюкой? Вертихвосткой? Стервой?

— Я бы не сказал.

— Изменила? Оскорбила? Бросила?

— Я уже и сам не понимаю.

— Бедный мальчик.

Ногтем указательного пальца она щекочет ему ладонь. Музыка закончилась. Они вернулись за стол.

— Ну как, — спросил Сталь. — Жизнь бурлит?

— Спасибо, — сказал Жак.

Сталь и его подруга возобновили серьезную дискуссию по поводу наркотиков. Вторая пара вернулась к своим сентиментальностям.

— Значит, это была сильная любовь.

— Похоже на то, — сказал Жак. — Но только с моей стороны.

— Понятно.

— Подруга детства.

— Даже так?

— Даже так.

Она вздохнула:

— Что тут поделаешь? Поезжай хоть в Сан-Кулебра-дель-Порко, все равно ничего не изменишь.

— Что я и констатирую.

Драммер[174]выдал заключительную барабанную дробь, и воцарилась тишина. Управляющий объявил о начале шоу. Вновь заиграла музыка, на танцевальную площадку выбежала дюжина темнокожих и представительных герлз[175], чьи мускулистые ягодицы сразу же образовали правильный двенадцатиугольник. Герлз были одеты в штормовки бретонских рыбаков, что в этом заведении и в этих краях, естессно, казалось невероятной экзотикой. Когда их дерганье замедлилось, появилась тринадцатая танцовщица, она вынесла плетеную клетку и поставила ее на столик ad hoc[176]. Затем на сцену вышел пожилой господин: красный жилет, монокль в глазу и трость под мышкой.

Жак взирал на все это пустым взглядом.

— Ты все еще думаешь о ней? — спрашептала его поверенная.

— О ней? Да.

— Как ее звали?

— Доминика.

— Красивое имя.

— А тебя как зовут?

— Люлю Думер.

Зазвучала музыка, означающая пора заткнуться. Пожилой господин открыл плетеную клетку и вытащил оттуда внушительных размеров омара, который начал с трудом перебирать по гладкому полу своими многочисленными неловкими ножками. Очередная оркестровая трель объявила выход нового персонажа, а именно индейца борхерос, одетого почему-то моряком, ну а относительно всего остального, неимоверно варварского вида. После нескольких очень зрелищных прыжков вправо и влево борхерос бросился к животному, ловко его схватил, отломал ему кончик хвоста и принялся пережевывать добычу с помощью на редкость развитого зубного аппарата. На следующем этапе он сожрал клешню. Жертва продолжала с трудом перебирать по гладкому полу своими многочисленными неловкими ножками.