Книга История Кометы. Как собака спасла мне жизнь - Линетт Падва

Изучение вопроса и личные наблюдения привели меня к выводу, что борзые необычны благодаря тому, как эволюционировала порода. Признается, что борзые – одна из пород псовых, ставших прародительницами всех домашних собак. Сегодняшние борзые – один короткий шаг в эволюции от азиатского волка, прирученного примерно сорок тысяч лет назад. Одомашнивание борзых произошло ненамного позже. Самое древнее изображение похожего на борзую животного обнаружено в египетском захоронении 2751 года до нашей эры, на котором свора загоняет оленя. Рисунок отражает две самые характерные особенности породы борзых – способность действовать сообща и сообразительность, – что тысячелетиями ценились людьми. Впоследствии данные черты веками развивались заводчиками, и именно способность борзых к коллективной работе может объяснить присущее им уникальное соединение независимости, ума и готовности к взаимодействию.

До того как их приручили, борзые жили стаями, что требовало от них научиться объединять присущие каждой отдельной особи умения. Порода известна главным образом быстрым бегом и отличным зрением. Но борзые также наделены исключительным слухом и обонянием. Как в каждой группе, члены стаи отличаются друг от друга по своим способностям и в дикой природе учатся использовать навыки каждого на благо всего коллектива. Во время охоты они, совершенствуя стратегию погони, координируют свои действия прямо на ходу, что требует от каждого изобретательности и умения понимать товарищей. Что отчасти объясняет присущую современным борзым яркую индивидуальность.

Агрессия же в дикой природе в интересах стаи подавлялась. Охота не будет удачной, если охотники передерутся друг с другом. До одомашнивания борзые жили мирной семьей, и пропитание им добывала не их свирепость, а скорость, зрение и находчивость. Прирученные, они давно сотрудничают с человеком, гоняясь за всем, что идет в пищу, – от кроликов до оленей. Затем их возвели в ранг собак венценосных особ, тем самым превратив из охотников в спортсменов-бегунов, но отличительные качества породы – интеллектуальное взаимодействие и отсутствие агрессии – заложены еще в древних генах.

Современные спасенные беговые собаки тоже выросли в стае. Помет распределяли по группам, которые размещали на кинодроме, где собак селили в отдельных клетках. Но с этого момента они, если не являлись победителями или производителями, оказывались отделенными от дикой природы и нормального внешнего мира. Проблема социализации отставных бегунов возникает из-за их незнания внешней среды, а не из-за страха перед человеком или агрессии по отношению к человеку. Поскольку стаей на кинодроме управляют люди, спасенные борзые охотнее других пород признают ведущую роль человека. Это качество, помноженное на отсутствие агрессии, делает их самыми спокойными существами среди всех собак.

Организм борзых предназначен беречь энергию до того момента, когда она совершенно необходима. Это одна из причин, почему они так редко лают и почему для приветствия им достаточно одного-двух взмахов хвоста. Борзые взирают на мир из укромного уголка. Я не сомневаюсь, что именно их неспешная, невозмутимая манера лежит в основе того, как внимательно они присматриваются к окружающему миру и живущим с ними людям. Поэтому-то и способны легко и интуитивно обучаться, как это происходило у нас с Кометой.

Она проявляла все черты, которые можно было ожидать у бегуна в отставке, но в то же время в ее поведении наблюдалось и нечто необычное. Собака словно источала величавую мудрость и потихоньку нашептывала: «Это мне понятно», – а когда в особенно неудачный для меня день опускала мне голову на грудь, то делала это не от душевного страдания. Если мучительно долгими часами между выгулами не сводила с меня глаз, то не потому, что жалела меня. Комета понимала, что со мной происходит. И решила для себя, что ничего не может с этим поделать. Ее поведение определялось не простым сочувствием, а сопереживанием, способностью реагировать и отождествлять себя с человеком, лишь чуть приправленным легким налетом жалости.

У меня ни разу не возникло ощущения, что Комета являлась человеком в собачьей шкуре или хотела стать им. Ей было вполне комфортно в собственном обличье английской борзой. Мы с Кометой были разными существами, но равноправными на нашем пути. А взаимное уважение было глубже, чем можно передать словом «спасение».

Я планировал в начале ноября полететь в Омаху с Кометой без помощи Фредди. К сожалению, процесс перехода на новые лекарства и отказ от антидепрессантов и неврологических препаратов лишил меня последних сил, и я чувствовал себя тряпичной куклой. После нескольких телефонных разговоров, в которых я плел нечто несуразное, жена приехала помочь нам с Кометой совершить первый перелет.

Комета успела привыкнуть к поездкам в аэропорт и не ждала, что произойдет нечто отличное от обычного хода событий. Убедив билетных контролеров, что наша собака служебная и в соответствии с законом ее присутствие разрешено на борту самолета, мы втроем направились к воротам терминала.

– Не могу поверить, насколько она профессионально себя ведет, – удивлялась Фредди, держа в руке чашку воды для борзой. – Не отходит ни на шаг, словно личная медсестра. Остается надеяться, что и в самолете она будет считать себя Флоренс Найтингейл[8].

По трансляции объявили: «Пассажиры, нуждающиеся в помощи, могут проходить на посадку». И мы вышли вперед.

Комета не проявляла тревоги, как другие собаки, но и на ее уверенной морде я все же заметил признаки беспокойства. Она оглядывалась на окружающие нас со всех сторон стены, отрезающие путь к бегству. И наконец, обернулась на меня, желая убедиться, не сбежал ли я. А когда бортпроводница приветствовала нас словами: «Какая душка!» – остановилась. Великодушный сотрудник дала нам места лучше, чем мы купили.

– Вам, конечно, в первый класс, – произнесла стюардесса.

Ее успокаивающий тон ободрил Комету, и я почти почувствовал, как она стала выше ростом, входя в самолет.

– Эта собака словно медом намазана, – заметила Фредди, укладывая вещи в багажную сетку.

Должен признаться, я не препятствовал благосклонному вниманию, какое Комета оказывали в салоне первого класса, и с энтузиазмом рассказывал о достоинствах породы, охотно отвечая на замечания трех стюардесс, что английские борзые, как правило, не работают служебными собаками. Комета стояла настороже перед моим креслом у переборки и наслаждалась обращенным к ней ласковым воркованием пассажиров. Фредди же упорно отказывалась от напитков, которые предлагала (между прочим, мне) стюардесса.

– Он выпьет кофе и стакан сока без водки, – повторяла она. Когда стюардесса отошла, Фредди повернулась ко мне. – Придется пересмотреть твою идею самостоятельных полетов. Видишь, что творится, даже когда я с тобой.

Самолет вырулил на взлет, и собака подняла уши. Легкую качку салона она компенсировала надежной системой опоры на четыре лапы.

– Все в порядке, девочка, – подбодрил я, почесывая торчащие уши и шею.