Книга Малахов курган - Сергей Григорьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Видать, что ты будешь правильный мичман!
– Идет! – возвестил Могученко. – Встаньте!
Предупреждение было излишне: гардемарин и юнги проворно вскочили и вытянулись.
Вошел Нахимов. Увидев гардемарина, он на ходу спросил:
– Вы ко мне? Пожалуйте-с!
Панфилов последовал за Нахимовым в зал присутствия.
– Чему обязан вашим приходом, молодой человек? – спросил Нахимов, садясь к столу.
– Честь имею, ваше превосходительство, явиться: гардемарин Панфилов.
– Лишнее-с. Я вас знаю.
– Павел Степанович! Юнги ни в чем не виноваты: я их подговорил. Они не знали даже, что будут играть гимн. Я один виноват.
– Что вы явились, делает вам честь. Но стыдно-с! Стыдно заниматься шалостями в такие дни-с! Вы через год будете мичманом, стыдно-с! Какой вы подаете пример мальчишкам? Какие из них выйдут моряки? Политика? Я понимаю, молодой человек, ваши побуждения. Однако политика не игра в бирюльки-с! Вспомните декабристов[215]. Они не запятнали ни русского флага, ни чести моряка. Они клялись вести себя так и поступать во всем так, чтобы не заслужить ни малейшего укора. Политик, сударь, должен быть чист и прозрачен, как кристалл! Такие они и были-с! Будет время – Балтийский флот станет гордиться ими, а Черноморский завидовать, что не числил их в своих рядах. Я должен наказать вас. Не за то, что музыка играть перестала, – это вздор. А за то, что вы вели себя не так, как подобает моряку… Покамест извольте идти на блокшив. Скажите коменданту: в трюм на хлеб, на воду на семь суток! О вашем поступке я доложу адмиралу Корнилову. Ступайте!
– Об одном осмелюсь просить, – сказал Панфилов, – когда начнется бомбардировка, освободить меня, чтобы на бастионах я мог загладить свою вину.
– Хорошо-с! Я не вызову конвоя – не стану срамить вас. Идите один.
– Есть!
Гардемарин четко повернулся и вышел. Нахимов позвонил.
На звонок вошел Могученко.
– Юнг отпустить! – приказал Нахимов.
– Есть!
Ночь на 28 сентября выдалась бурная. При шквалистом норд-осте по небу мчались, иногда совсем помрачая лунный свет, рваные облака и проливались над городом холодным секучим дождем. Ветер дул в сторону противника. В русских секретах[216], высланных с укреплений, сквозь вой ветра иногда слышался неясный шум.
Кавалерийская разведка накануне дала знать, что в англо-французском лагере идет большое движение: на высоты втаскивают пушки, подвозят туры и шанцевый инструмент[217]. Очевидно, неприятель предпринимал какие-то работы.
На рассвете 28 сентября с телеграфа и с библиотечной вышки наблюдатели заметили в подзорные трубы ничтожную с первого взгляда новость: на сером скате ниже Рудольфовой горы, занятой французами, появилась желтая горизонтальная черта из свеженасыпанной земли. Французы, пользуясь бурной ночью, заложили на скате траншею на расстоянии примерно четырехсот метров от Пятого бастиона. Новость сразу сообщили Тотлебену. Она его обрадовала, и он послал Меншикову, Корнилову и Нахимову приглашение прибыть в библиотеку, обещая приятный сюрприз. Они немедленно явились и поднялись на крышу библиотеки. Тотлебен запоздал. Он взмылил своего Ворона в скачке по правому флангу укреплений, где отдал распоряжения в связи с появлением французской траншеи.
Три адмирала ждали его на вышке. Меншиков зябко кутался в плащ и смотрел не вдаль, на горы, занятые неприятелем, а на улицу, ожидая Тотлебена. Корнилов и Нахимов по очереди прикладывались к зрительной трубе, установленной на треножном штативе, и переговаривались между собой.
– Ага! Вот и он! – воскликнул Меншиков.
Тотлебен на взмыленном Вороне скакал в гору к библиотеке. Его обычная посадка, когда всадник и конь казались вылитыми сразу из чугуна в одной форме, изменилась: квадратная, грузная фигура инженер-полковника, порхая на скаку в седле, отделялась от коня. Тотлебен летел!..
Он появился на вышке сияющий, возбужденный.
– Поздравляю вас, ваша светлость! Поздравляю вас, господа!
– Благодарю, – ответил Меншиков. – И вас, полковник, судя по тому, как вы сияете, тоже надо поздравить. Но с чем?
– Ваша светлость, неприятель, вы это видите собственными глазами, начал рыть траншеи. Штурма не будет. Они отказались от штурма! Вспомните наш разговор. Я утверждал: они перейдут к правильной осаде.
Меншиков с сомнением усмехнулся:
– Я хотел бы видеть это не собственными глазами, а вашими, полковник! Напротив, я уверен, что они начнут и кончат штурмом. Разумеется, штурм будет предварен артиллерийской подготовкой. А посему, – Меншиков обратился к Корнилову, – я считаю необходимым усилить гарнизон Севастополя несколькими полками армейской пехоты.
– Очень хорошо, ваша светлость! – с легким поклоном ответил обрадованный Корнилов.
Англичане захватили Балаклаву[218]и водворились в ней. Английский флот вошел в Балаклавскую бухту и приступил к выгрузке тяжелых пушек и прочего снаряжения. Французам в Камышовой бухте прежде всего пришлось заняться на пустом берегу постройкой бараков для материалов, свезенных с кораблей. Своему барачному поселку французы дали название «город Камыш».
Маршал Сент-Арно, измученный болезнью, сдал командование французской армией генералу Канроберу и отправился на корабле в Стамбул лечиться. В пути он умер. Командование французскими армиями перешло к человеку робкого, нерешительного характера. Лорд Раглан снова предложил штурмовать Севастополь, не откладывая. Канробер ответил отказом, опасаясь удара во фланг и тыл со стороны армии Меншикова.
Разведка, произведенная союзниками, докладывала, что русские хотя и не успели закончить крепостные работы, но вооружили батареи тяжелой артиллерией, снятой с кораблей. Для успешности штурма сначала было необходимо ослабить огонь русских батарей бомбардировкой – так полагал Канробер. Вняв этим доводам, и англичане отказались от попытки взять Севастополь одним ударом. Союзники решили приступить к правильной осаде и принялись устанавливать осадную артиллерию на высотах, господствующих над Севастополем.
Защитники Севастополя, поглощенные постройкой укреплений, все-таки мешали осадным работам неприятеля небольшими вылазками пехоты с полевой артиллерией и обстрелом из пушек высот, занимаемых союзниками. Вылазки и обстрел не позволяли французам и англичанам строить батареи и ставить орудия на близком расстоянии от города.
