Книга Однажды в Париже. Наблюдая за парижанками. - Жиль Мартен-Шоффье

Поскольку за круглым столом нас было семеро, мы были избавлены от необходимости вести неизбежные беседы с соседями. Шел общий разговор. После долгих рассуждений о реалити-шоу, транслировавшихся по телевидению (которые, по моему мнению, никто из присутствовавших не смотрел, но которые все ругали), мне досталась моя минута славы, когда я рассказал, как одна из участниц «Академии звезд» проиграла процесс против журнала «Вот так!», который опубликовал фотографии ее без одежды, сделанные и проданные ее бой-френдом. Слава получилась весьма относительная, поскольку Юбер не удержался от замечания, что, будучи одним из руководителей журнала «Сенсации», я, естественно, нес ответственность за эти дурные манеры. Таким образом, я был посрамлен, а светская болтовня продолжилась, затронув берега кинематографии, а от этого перейдя к театральным делам. Последовал новый всплеск лихорадки. Молодой человек с обесцвеченными перекисью водорода волосами, как оказалось, был танцовщиком в труппе, чье абсолютно неизвестное (мне, разумеется) название вызвало молчаливое, но красноречивое (одобрительно опущенные ресницы, улыбки в знак поддержки, тихий шепот) всеобщее одобрение. И вдруг, оторвавшись от тарелки, содержимое которой он поглощал, как пылесос, он бросил на Армелль взгляд убийцы. Как все звезды, она, смущенная статусом, который не мог быть оправдан исключительно ее талантом, выражала особую солидарность с неизвестными людьми из актерской среды. Одобряя выступление, произнесенное Аньес Жауи[85]несколькими днями раньше на церемонии вручения премии «Сезар», она клеймила позором скряжничество правительства и Министерства финансов, которые не были способны найти средства для артистов и творческих людей, чье многообразие составляло одну из отличительных черт Франции и тысячи ее фестивалей. Кто мог бы тут что-либо возразить? Ни я, ни Сен-Сир, даже ни Мириам — я уже не говорю об Юбере, настоящем пожирателе субсидий. Но вдруг паренек показал свои клыки:

— Это не Министерство финансов нас обкрадывает, а звезды. Конечно, они трясут своими побрякушками на «Сезарах», но зарплату в качестве деятелей искусства получают также их шоферы, парикмахеры и секретарши. Делоны и компания живут в Женеве, но заставляют службу страхований по безработице платить их служащим. Результат: для настоящих артистов, исполняющих живые спектакли, денег нет. Вы знаете, сколько вечеров в году я выступаю перед публикой? От двадцати до тридцати. Только для этого я репетирую три-четыре часа каждый день триста шестьдесят пять дней в году. И те деньги, что платят вспомогательному персоналу, они мне нужны, и я их заслуживаю. И мне противно видеть, как сливки собираются на «Сезаре» и издеваются над нами. Все теперь вспомогательный персонал: тележурналисты, гримерши, те, кто раскладывает ковры, электрики… В чем являются артистами люди, которые подают кофе Депардье? Да ни в чем — это просто протеже хищников, которые наложили лапу на нашу систему. А танцоры, что им остается? Только ковылять самим по себе. Как и мимам, цирковым артистам, актерам из маленьких трупп. Нас обкрадывают звезды, а их к тому же еще и надо благодарить. Поэтому этой Жауи я говорю: «Заткнись!».

Он мне нравился, этот мальчишка. По крайней мере, он выбрал свой лагерь. Он был сыт звездами по горло. И не он один. Сен-Сир тоже сказал свое слово. Он рассказал, что Служба координации вспомогательного персонала Иль-де-Франс была выселена полицией из частного особняка, предоставленного ей Жераром Депардье, по просьбе самого Жерара Депардье! Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. И поверьте мне, всем это не понравилось. Прошлись сначала по Депардье, а потом и по другим. Хотя я и не вмешивался, дошли даже до того, что подняли на смех пресловутое нарушение неприкосновенности частной жизни. Сен-Сир был заводилой. Как шишка в рекламном агентстве «Публисис», он, естественно, считал себя авторитетом в том, что касается «символов» нашего времени. А он как раз таковых и не находил!

— Посмотрите-ка на всех этих обезжиренных мини-звезд. У них у всех одинаковая голова, одинаковые речи, все та же пустота. Встретишь одну из них на улице и не узнаешь ее. Им нечего сказать, и когда им задают вопросы, они отвечают, что на такие вопросы они не отвечают. Все, что они умеют, это плохо пересказать сюжет своего последнего фильма. Почему Эдит Пиаф и Брижит Бардо стали настоящими звездами? Потому что у них был талант и потому что у них была жизнь. Любовники, мужья, печали, радости… Когда они изображали что-либо на сцене, в это верили. А сегодня с этими зажатыми буржуазками разделить нечего. Они только и умеют, что присутствовать на вечерах по поводу презентации каких-нибудь новых часов. А стоит встретить кого-то типа Матильды Сегье, и кажется, что возрождаешься. Наконец-то живая девчонка. Но сразу же появляется слух, что она скандалистка.

Этот добряк, в случае реинкарнации, стал бы змеей. Не то чтобы я не был согласен с его утверждениями, но я не одобрял его тон. Он высказывал свои истины со злостью. Мириам, дама более цивилизованная, выразила ту же точку зрения, но в своей манере, в стиле издательства «Галлимар»:

— Когда становишься публичной фигурой, которую узнают на улице, и хочешь ею оставаться, не следует удивляться любопытству других. Мне вот интересно знать, спала ли мадам де Севинье со своим кузеном Бюсси-Рабютеном[86]. Только любовь раскрывает, каков ты на самом деле. Посмотрите на Шатобриана[87]. Если бы мы не знали о тех страстях, которые он испытывал сам и которые внушал, он оставался бы для нас только человеком надменным и капризным, мегаломаном. Это его нежная сентиментальность внезапно озаряет его политическую щедрость, его любовь к свободе, его независимость. Без всех его чудесных любовниц мы запомнили бы его только как старого легитимиста, остававшегося верным этому старому хрычу Карлу X. Даже я, хотя и не знаю звезд, обожаю Кейт Мосс[88]. И нахожу очень трогательной ее страсть к этому рокеру-наркоману[89]. Свою частную жизнь она не защищает от посягательств, она ею живет.

Как это было хорошо сказано. Очень по-доброму. Не повышая тона, совершенно естественно; выводя писателей прошлого на подиум «Телефранс-1», Мириам говорила просто, как написано в школьном учебнике, и так же убедительно. При этом она оставалась внимательной хозяйкой дома. Ужин шел своим чередом. Разговоры с полным ртом отнюдь не могли испортить вкуса утки с апельсинами, которая была подана после салата из фенхеля с зелеными яблоками. И после которой принесли малину с фруктовым мороженым с ароматом лакрицы. Восхитительно вкусно. Даже Армелль воспринимала с обезоруживающей улыбкой атаки на французских мини-звезд, чьи характерные черты нашли в ней совершенное воплощение — она была женщина красивая, посредственная и корыстная, но грациозная. Я даже уже не был к ней в претензии за то, что она опубликовала свой роман-посмешище. Это тоже был Париж. Пока она нам о нем не говорила. И поверьте, никто и не собирался задавать ей вопросы по этому поводу. Мириам — потому что «Галлимар» никогда не пожелает опубликовать ее опус; Юбер — потому что он боялся, что этим может побудить ее присылать ему свои тексты; я — потому что не хотел травмировать потенциальную обложку «Сенсаций»… Единственным, кто плевать хотел на все это, был Сен-Сир. И он довольно добродушно спросил Армелль Делатур, не пишет ли она новый роман. Ответ: да. И каков же его сюжет? Бьюсь об заклад, не угадаете: дружба и сообщничество во время съемок фильма двух актрис, одна — из буржуазной среды, другая — из беров! Да, с ее владением словом это обещало целый поток добрых чувств. Но позднее, потому что, несмотря на холодное мороженое, атмосфера в столовой вдруг накалилась. Начали говорить о хиджабе. Признаюсь вам сразу же: от этого запрета мусульманкам ходить в школу в платке мне ни тепло ни холодно[90]. То, что запрещают курить в офисах и в ресторанах, меня возмущает гораздо сильнее. Только за столом у нас было три женщины — Марат, Робеспьер и Сен-Жюст[91]. Мусульманской религии в течение четверти часа здорово досталось. Несчастное привидение Юбер и «запреты что-либо запрещать» этого альтернативного участника событий 1968 года были быстро задвинуты в угол. Дамы были настолько тверды, что дискуссия на этом и прекратилась бы, если бы не вмешался танцор. Поскольку он рта не открывал после своей реплики на счет псевдовспомогательного персонала в театрах и кино, все стали его вежливо слушать. И тут — снимаю шляпу — паренек не упустил шанса сделать рекордный рывок, сказав: