Книга Русский Рэмбо для бизнес-леди - Александр Звягинцев

Скиф висел на якорной цепи по пояс в ледяной воде.

Потом, когда его у костра отогревали черногорские рыбаки, Скифу показалось, что все войны на земле для него закончились.

В госпитале под Титоградом его водили к психотерапевту. Врачи опасались, что его вялость и апатия – симптомы надвигающегося суицида. Месяца через два все прошло. О самоубийстве он никогда не помышлял, но иногда на него накатывала волна непонятной умиротворенности, от которой он терял ненависть к врагу.

Вот и сейчас ему расхотелось видеть, как Ворон будет нагонять страх ;на Мучника.

Сима, как ни крути, муж Ольги, думал Скиф. А Ольга – мать его Ники.

Сквозь дрему до него долетал голос Ворона, дозвонившегося до Мучника.

Глава 15

Ворон довел их до ворот особняка с минаретами и, кивнув Лопе с тремя казаками, направился в караулку у ворот. В караулке друг напротив друга горбатились над нардами сонные Хряк и Бабахла. На столе лежали использованные шприцы и резиновый жгут.

– Наширялись до одури! – ухмыльнулся Ворон. – Вяжите их, казаки, ив подпол… Он тут же при караулке, – показал он на крышку в полу.

Казаки освободили мычащих охранников от пистолетов и не церемонясь столкнули их в подпол, а старик вышел к Скифу и Засечному.

– Цирлих-манирлих с ним особо не крутите, – напутствовал он.

* * *

Светло-серая здоровенная овчарка, почувствовав во дворе чужих, грозно зарычала и бросилась к двери.

Ольга заглянула в окно и вскрикнула, увидев во дворе Скифа. Затолкав беснующуюся собаку в комнату, она бросилась к зеркалу, чтобы по женской привычке привести себя в порядок. На широкой, убранной ковровой дорожкой лестнице она появилась, когда Скиф, ведя под руки Нидковского, ввалился в холл. За ними протиснулись страшного обличья мужик со шрамом через все лицо и двое угрюмых казаков с бренчащими саблями.

– Пойдем, Оля, к тебе, – тихо сказал Скиф, передав Нидковского казакам. – Успокойся. Не с войной пришел в твой дом – с просьбой.

Побледневшая Ольга без единого слова провела его в свою спальню. Скиф молча взял со стола фотографию Ники и, глядя Ольге в глаза, спрятал ее в карман.

– Ты мне все-таки покажешь дочку?

– Куда же теперь я денусь! – посмотрела она на него с открытым вызовом. – Попрошу отца где-нибудь в середине зимы прислать ее из Швейцарии на несколько дней.

Снизу донесся пронзительный вопль Симы Мучника.

– Что твои головорезы собираются сделать с моим мужем?

– Хотят узнать, кто ему дал адрес моей конспиративной московской берлоги.

– Я отвечу – Тото Костров.

– Цыпленок этот ошпаренный? А у него он откуда?

– Его отец – генерал с Лубянки.

– Ты, наверное, ногой дверь к нему открываешь.

Скажи, зачем этот Костров пасет меня?

– Если бы знала, сказала… Скажи сам мне честно: ты собираешься нас грабить? Будешь жить разбоем и рэкетом, как все отмороженные афганцы?

– Не угадала, – усмехнулся Скиф. – Я как раз хочу тебя попросить об одолжении. Мы хотим заниматься частным извозом по ночам. Помоги нам.

– Что просишь?

– Одолжи на месяц сотовый Телефон и престижную машину.

У Ольги от удивления брови поползли вверх. Она открыла сумочку и протянула ключи:

– "Мерседес-500" тебя устроит? Телефон вон на тумбочке. И всего-то?

– Для меня да, а для России – пусть Мучник продаст детский сад Нидковского казачьей станице.

– За сколько хотят?

– За пару лучистых улыбок есаула Лопы, Оля.

Прошу не у тебя, а у твоего благоверного. Пусть расплатится за Засечного.

– На меня не раз бывали покушения, но я не требую расплаты. Это не по-христиански. К тому же у Серафима денег своих нет. Все депозиты записаны на меня.

– Ты меня, Оля, христианскими добродетелями не стращай. Моя душа пропащая, меня черт в церковь не пускает. А православному казачьему воинству сделаешь в детском саду за неделю евроремонт. Отопление, вода и электричество должны там быть уже завтра.

Вот и будет по-христиански.

– А ты моего Серафима от этого вурдалака Ворона обережешь?

– Можешь не сомневаться, – решительно произнес Скиф, направляясь к выходу.

– Подожди, Скиф, не уходи.

Он остановился у двери.

– Частушку слышал? "Подружка моя, обходи военных, ведь они любимых девок превращают в пленных". – Ольга устало опустилась на кровать, вытерла слезы. – Но не в этом дело. У меня была жизнь: работа, бизнес, семья, дочь. Потом, как снег на голову, сваливаешься ты…

– Мне ли на что-то претендовать, Оля?

– Сначала взрывают мою машину, потом. Какой-то старый уголовник, твой друг, доводит моего мужа, уважаемого человека, до сердечного приступа… Наконец, в мой дом врывается банда ряженых казаков, от которых разит навозом, и виновник моих страданий – мой бывший муж – диктует мне свои условия.

– Оля, к взрыву в машине я не имею отношения.

А если бы не эти ряженые казаки, лежать бы мне сейчас в мешке из-под цемента на дне Москвы-реки – врубись – по заказу твоего мужа, уважаемого человека, за десять тысяч баксов…

– Сима жмот!.. Я за твою жизнь дала бы гораздо больше… Господи, зачем ты явился ко мне!..

– А к кому еще в Москве мне оставалось явиться?

Кроме тебя и… Ники, у меня никого не осталось.

Ольга опустила в размазанной туши глаза и ошеломленно прошептала:

– Господи, он все еще любит меня?..

– Прости за прошлое, если можешь, – сказал Скиф, подойдя к ней. – Обещаю тебя ничем не беспокоить. Ты меня больше не увидишь. Телефон и машину я верну через месяц.

Он осторожно нагнулся, поцеловал Ольгу в пушистый завиток за ухом и тихо вышел.

После его ухода Ольга нажала кнопку "ленивца" – на стене, напротив кровати, на экране небольшого японского телевизора, появилась картинка происходящего в гостиной ее дома, спальня наполнилась грубыми мужскими голосами…

…Разбойного вида мужик с ужасным шрамом через всю щеку втащил в гостиную упирающегося Серафима, в сломанном пенсне, с головой, обмотанной мокрым полотенцем. Сима рвался назад в дверь, но мужик бесцеремонно толкнул его в кресло.

После этого мужик со шрамом подтащил к креслу упирающегося Нидковского и громко спросил:

– Пан Нидковский, три наши жизни оценил в десять тысяч баксов этот мешок с говном?