Книга Ошибка природы - Светлана Алешина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом быстро вскочила, так быстро, что никто не успел даже сообразить, что происходит, и подбежала к окну. Распахнув его, обернулась на миг, взмахнула рукой и вылетела, подобная птице.
Птице, приносящей несчастья…
* * *
Когда мы пришли домой, где нас ждали мама, девчонки и Соня, Лариков просто обнял меня, несмотря на свирепые взоры Пенса, и прижал к себе.
Я очень хотела разреветься. Но не могла.
— Сашка, ты умница! — прошептал он. — Какая же ты у меня умница!
Я покачала головой. В доме моем было мирно, уютно и нормально. Тепло было.
А в мире Ольги царил холод. Холод, заставивший ее взмахнуть руками, как крыльями… Я не имела права ненавидеть ее! Я должна была ее остановить!
— Знаешь, а ей так лучше, — угадал мои мысли Пенс.
— Слушай, ты всегда так переживаешь, когда ловишь бандита? — поинтересовалась Маринка.
— Всегда, — развела я руками. — И потом, она не была бандиткой!
— Как это? — вытаращилась на меня девчонка. — Трех человек ухлопала и не была бандиткой? Ты, Саша, в этой жизни чего-то не понимаешь, наверное!
Она так смешно и важно это сказала, что я улыбнулась.
— Ты молодец, — сказала Юлька. — Я бы ни за какие коврижки в этой галиматье не разобралась.
— Я бы тоже, — призналась я. — Если бы…
«Если бы не Шекспир», — проговорила я уже про себя. И не луна, в блеске которой вещи и люди приобретают иногда призрачные очертания, позволяя окружающим видеть себя такими, какими они хотят казаться…
* * *
Так закончилась вся история. Собственно, я никогда не расскажу Соне, что запахи «Кензо» использовала ее любимая племянница. А уж потом эту находку переняла и Оля. Я никогда не расскажу ей этого. Но иногда, когда я бываю у них в гостях, Маша смотрит на меня очень настороженно, как будто спрашивает саму себя, знаю ли я, кто все это делал?
Кажется, они живут сейчас хорошо. Мои девчонки-»бомжихи» пока официально не усыновлены, но Соня в них души не чает. Они оказались очень талантливыми и, представьте, ставят «Ромео и Джульетту».
Сначала они думали о «Гамлете». Но слишком много с ним было связано такого, о чем никому не хотелось лишний раз вспоминать.
Олю похоронили рядом с отцом. На ее могиле выбиты слова:
Офелия, о нимфа, помяни
Меня в своих молитвах…
Говорят, их выбили по заказу Кости Пряникова. Иногда я прихожу на это место и подолгу смотрю туда, где на телеграфных проводах тусуются черные птицы. Может быть, какая-то из них Оля?
И вспоминаю слова Гамлета:
Вон королева. Двор. Кого хоронят?
Как искажен порядок! Это знак,
Что мы на проводах самоубийцы.
Он произнес это, когда увидел похороны Офелии.
А мой невыносимый босс ворчит, что я не стану хорошим сыщиком, если не избавлюсь от комплекса сострадания!
Только я не согласна с ним…
Все было довольно просто. До сегодняшнего дня. Потому что именно сегодня она позвонила. Он долго слушал ее голос — то, что ему сообщалось, казалось неправильным, злым, гадким, — но в то же время осознавал, что она не может не сказать этого.
Все было закономерно.
Он долго ходил по комнате, пытаясь успокоиться, — ничего не выходило. Сердце готово было выскочить из груди, а в глаза будто кинули горсть песку.
Впрочем, бросили…
Отодвинув занавеску, он посмотрел в окно. Над городом сгущался туман, из которого, как в хичкоковском фильме, выплывали черные фигурки, напоминающие ему тараканов.
Фигурки двигались по мокрому асфальту, упрямые, сосредоточенные, уверенные на все сто процентов в правильности и необходимости этих движений.
Отныне он в этом уверен не был.
Если кто-то собирается изменить твою жизнь к худшему и ты знаешь, что исправить уже ничего нельзя, хотя бы опереди того, кто стремится это сделать.
Измени ее сам.
По крайней мере, ты сам обречешь себя на тернии. Пусть это называют гордыней — но ему такой ход по нраву…
* * *
— И получается вот такая штука — взгляни-ка сам, Андрей!
Я веером разбросала перед боссом результаты своих «творческих» изысканий.
Он просмотрел фотографии, медленно перебирая одну за другой, потом поднял на меня глаза и присвистнул.
— Ни-че-го себе! То есть господин Мещерский прав?
— Как видишь, — подтвердила я.
На фотографиях был высококачественный компромат. Борцы с наркотиками сами же и торговали ими. Если бы я захотела — я тут же подпортила бы господину Мещерскому его политическую карьеру.
— Ну? Что будем делать, Александра Сергеевна?
Ларчик откинулся на спинку стула и постукивал кончиком своего «Ронсона» по краю стола.
— Лариков, а зачем тебе этот «Ронсон»? — спросила я нежно. — Ты ведь не куришь…
— Это подарок, — ответил Лариков.
— От Мещерского, — кивнула я. — Продаетесь, милейший! За понюшку, можно так выразиться, табаку!
— Ага, продаюсь, — усмехнулся он. — Ну так делать-то что будем?
— А совесть тебе что подсказывает?
— Я же частный детектив, — развел он руками. — Когда отправляешься в частный сыск, о совести надо забыть.
— А я и не знала. Представь себе, не успела расстаться с этим атавизмом!
— То есть ты хочешь предложить мне подарить эти фотографии газетам?
— Нет, миленький! Газеты я не люблю, они все уже давно продаются и покупаются! Прокуратуре, солнышко! Мы этого вот замечательного юношу должны передать именно в их ведение!
— Слушай, наивная крошка, ты всерьез считаешь, что нас с тобой погладят потом по головке? — усмехнулся Лариков. — Завтра к ним придет Мещерский, ему с готовностью расскажут, кто презентовал в фонд прокуратуры вот эти фотографии, — да он и сам без труда догадается! А потом, Сашенька, наши с тобой красивые и молодые трупы обнаружат на городской свалке — еще одно нераскрытое дельце, не больше! Все остается на своих местах! Наш мальчик по-прежнему развлекается, успешно зашибая баксы, и все дружно делают вид, что нас с тобой на свете никогда не было!
— А ты не задумывался о карьере «мастера ужасов»? — улыбнулась я.
— А ты никогда не работала в прокуратуре, — напомнил он. — Ты сидела спокойно дома, изучая творчество Франсуа Вийона и старофранцузский язык. Твои глаза видят только светлые краски.
— За время общения с тобой, Ларчик, я начала различать и оттенки черного. Только я буду не я, если позволю этому типу остаться на воле!
