Книга Экс-баловень судьбы - Марина Серова

По возникшей на том конце провода паузе я догадалась, что мой монолог собеседнице был не очень понятен. Честно говоря, он и мне самой был не очень понятен, но должна же я была что-то сказать!

— То есть… — неуверенно начала Надежда Сергеевна.

— Просто расскажите мне о них. О студентах, о своем муже, об их занятиях. Я понимаю, трудно вспомнить какую-то мелочь, которая когда-то показалась вам необычной, но о которой вы давно уже забыли — просто потому, что это была именно мелочь. Просто расскажите об их взаимоотношениях и по ходу рассказа вы вспомните что-то такое, что окажется полезным в расследовании.

— Танечка, думаю, я поняла вас. Постараюсь припомнить что смогу. Впрочем, из всех ребят я была знакома только с Владом. Он бывал у нас дома, и мы действительно несколько раз беседовали с ним…

— Вот-вот! Именно это мне и нужно. Если бы вы смогли припомнить содержание этих бесед, вы очень помогли бы мне.

— Хорошо, я жду вас.

На этот раз необходимость «разговаривать разговоры» вызывала у меня особенное отвращение. Мне казалось, что я, взрослая тетенька, строю козни, чтобы обманом отобрать у ребенка его любимую игрушку. Ощущение на редкость паршивое. Но поддаваться сантиментам я не имела права. Расследование должно быть закончено, а преступник — найден.

Непрерывно повторяя мысленно эту «мантру», я поднялась на третий этаж и позвонила в дверь.

Гостеприимная хозяйка открыла мне и пригласила пройти. Вторично очутившись в квартире профессора Разумова, я рассмотрела обстановку более внимательно, чем в первый раз.

Ковры на полу были очень толстыми и, несомненно, дорогими. Они приглушали звуки, и от этого в квартире царила атмосфера уюта и какой-то загадочности. Картины на стенах были подозрительно похожи на оригиналы. Журнальные столики карельской березы, какие-то секретеры и бюро, миллион лет тому назад снятые с поточного производства, бронзовые подсвечники, хрустальная люстра и масса других вещей, мелких и крупных, от которых за версту разило антикварной лавкой, плохо гармонировали в моем воображении с обликом рядового институтского профессора.

Уж кто-кто, а я-то прекрасно знала, сколько получает моя подруга Лена — рядовая школьная учительница. Известно мне было и соотношение между ее зарплатой и зарплатой директора. Вряд ли в вузах эти соотношения разительно отличаются. Да и номиналы… На сколько порядков может отличаться часовая ставка профессора от учительской? Пусть раз в пять она больше… или в десять… Даже если помножить это на учебные часы и прибавить сюда возможные доплаты за заместительство заведующего кафедрой, это недотягивает до серьезных гонораров. Например, моих. А я, к вашему сведению, не могу себе позволить складывать газеты на столик восемнадцатого века из карельской березы.

И потом: нужно знать, где их брать, такие столики. А сие знание приходит только с опытом: человек, имеющий слабость к дорогим столикам, явно не один год вращается в определенных кругах… где же он такие бабки берет? Точнее — брал?

Да и сама квартира. Поселиться на набережной — это вам не в кулак свистнуть! Я знакома с людьми и покруче, чем рядовой преподаватель вуза, которые и в мечтах не видят такой возможности. А тут — на тебе! За какие же это заслуги, интересно было бы узнать? Возможно, здесь как раз все объяснимо. Дома эти старые, может, квартира досталась Разумову (или его жене) в наследство от кого-то из родственников. Но все эти факторы в совокупности у меня, как у сыщика, вызывают неподдельный интерес.

Покойный профессор, который с момента своей смерти уже успел показать себя в самых разных ипостасях — и как зануда, и как финансовый махинатор, и как герой-любовник, — неожиданно раскрылся передо мной с совсем новой стороны.

Откуда у него такие средства? «Курсовые операции», — как метко выразился мой хороший приятель Эрнест Эрастович Спиридонов? Несомненно, и они тоже, но масштабы здесь явно покруче. Уж не ведут ли дорожки в загадочный дом на улице Маркина? Если его посещает Зильберг, почему бы не бывать там и профессору? У меня нет точных данных, свидетельствующих о том, что высокие связи Зильберг получила именно через мужа. Возможно, именно профессор Разумов стал ее проводником в это злачное место…

Я так увлеклась своими рассуждениями, что не заметила: Надежда Сергеевна давно уже что-то говорит мне.

— …и когда он приходил, я все время готовила чай. Кстати, не хотите ли? У нас здесь неподалеку кулинария, еще с тех времен сохранилась! У них всегда прекрасное свежее печенье. Совсем как домашнее, я всегда беру у них к чаю. Я, знаете ли, плохая хозяйка — совсем не умею ничего печь, — смущенно заметила она после небольшой паузы, как будто это и правда могло сейчас считаться серьезным недостатком. Кажется, от внимания Надежды Сергеевны ускользнул тот момент, когда хозяйки, не умеющие печь, перестали считаться плохими, а хозяйки, печь умеющие, превратились в музейную редкость.

— О, большое спасибо! Только я бы предпочла не чай, а кофе.

Силы небесные! Оказывается, в этом доме есть даже настоящий кофе! Не тот вонючий порошок, который ленивые невежды разводят в теплой водице, а настоящий, заправский кофе, который нужно сначала смолоть в кофемолке, вдыхая восхитительный аромат молотых зерен, а потом терпеливо прогревать на самом слабом огне, сняв за секунду до того, как он начнет закипать.

Уважение мое к хозяйке дома подскочило сразу на несколько пунктов. Еще немного, я и готова буду снять с нее все подозрения!

Предупредив меня, что приготовление кофе займет некоторое время, Надежда Сергеевна удалилась на кухню, сказав, что я могу чувствовать себя как дома, и предложив мне для просмотра несколько журналов.

Однако журналы интересовали меня гораздо меньше, чем старинное бюро, стоявшее в уголке и таившее в себе самые разнообразные ящики и ящички, вызывавшие у меня зудящее любопытство. Едва только хозяйка вышла из комнаты, я с видом шкодливой кошки прокралась в интересующий меня угол и, как ночные воры ощупывают неподвижно лежащего пьяницу, начала обыскивать бюро.

Мне попадались какие-то записки, чеки, квитанции по оплате за квартиру и за телефон, разные бытовые записи, каких немало найдется в любой квартире среднестатистического российского гражданина. Ничего компрометирующего или наводящего на мысль.

Только одна квитанция привлекла мое внимание. Это был счет по оплате услуг типографии на очень крупную сумму. После мелких счетов за квартиру и телефон… я даже еще раз внимательно рассмотрела число — нет ли там в середине запятой, которую я второпях пропустила? Но запятой не было, и число сияло, записанное в нужной графе, во всей своей полноте и завершенности. Дата на квитанции свидетельствовала о том, что счет был оплачен еще при жизни профессора, а тип документа говорил о том, что оплатили наличными.

Факт существования квитанции еще не доказывает, что упомянутые наличные были собственными средствами профессора Разумова, но уж больно сумма хороша! Надо будет в эту типографию заглянуть.

Я сложила квитанцию и засунула ее в карман. Конечно, мои действия можно было квалифицировать как воровство, но, убежденная, что действую в интересах истины, я отпустила себе этот грех.