Книга Ретт Батлер - Дональд Маккейг

И все же когда по Ройял-стрит проходило карнавальное шествие в праздник Марди-Гра[22], смиренные монахини весело размахивали руками с балкона, пытаясь поймать нитки ярких дешевых бус, которые бросали им пьяные фигляры.

Сестры милосердия говорили Тэзу, что его мать — падшая женщина, обреченная гореть в аду. Послушный набожный мальчик никогда не увидит ее на небесах.

Тэз верил и не верил им. Ночные страхи в детской душе расступались перед утренней зарей, когда случаются чудеса.

Четыре года назад таким чудом стал Ретт Батлер. Мальчика отмывали, пока его кожа не засияла, а потом пригласили в кабинет настоятельницы, где его встретил высокий улыбчивый незнакомец. Чашка некрепкого чая матушки стояла нетронутой подле его локтя. Сюда, где воняло карболкой и щелоком, незнакомец принес запахи хороших сигар, виски и бриллиантина.

— Я твой опекун, Тэйзвелл Уотлинг, — сказал ему Ретт Батлер. — Опекун — это не совсем отец, но я буду стараться.

На следующий день Тэйзвелл Уотлинг, в новом костюме, был направлен в иезуитскую школу Католического общества религиозного и литературного образования, маленькое здание, примыкавшее к огромному иезуитскому собору. Там его записали, показали кровать (на которой было запрещено лежать днем) и крючок, где вешать пальто.

Мать, изредка навещавшая приют, теперь приходила регулярно. Она стала одеваться опрятней и казалась гораздо счастливей. Тэйзвелл не сомневался, что мистер Батлер был чудом и для матери.

Когда Тэз начал учиться, он с трудом читал, писать не умел вовсе и в математике никаких познаний не имел. Иезуитам предстояло исправить эти недостатки.

Тэйзвелл любил мать, нуждался в ней, но об отце не имел ни малейшего представления. Однако в иезуитской школе он узнал, что отцы необходимы. Один из старших мальчиков, Жюль Нор, терпеливо объяснил ему:

— Мы получаем образование, чтобы стать джентльменами. А ты, Уотлинг, никогда джентльменом не будешь.

Нор нахмурился и придал красок этому бесстрастному высказыванию:

— Без отца ты никем не станешь. Ублюдкам вроде тебя, Тэйзвелл Уотлинг, предстоит служить джентльменам, открывать двери наших экипажей, счищать грязь с наших ботинок…

За это Тэз разбил Жюлю нос. Когда друзья Нора навалились на него, он сумел за себя постоять.

Надо же, что выдумали: ублюдок никем никогда не станет!

На подъезде к сортировочной станции в Атланте с ними поравнялся другой поезд, тоже переполненный солдатами Конфедерации. Они стояли и между вагонами и сидели на крышах. От одного поезда к другому градом посыпались приветственные возгласы. В вагоне, где ехал Тэз, один солдат принялся наяривать на банджо, а другой заиграл на губной гармошке, одновременно, но разные мелодии.

Бок о бок поезда катились к огромному кирпичному зданию вокзала, открытому с одного конца, и под звон паровозных колоколов и визг тормозов въехали внутрь. Солнечный свет исчез, и несгоревшие угольки дробно застучали по крышам вагонов.

— Вот и приехали, парень. — Капрал поднял свой рюкзак, — Самый шумный город Конфедерации. В Атланте ты найдешь все, что пожелаешь! — Он подмигнул. — Даже то, от чего тебе лучше держаться подальше.

По другую сторону грязной платформы из санитарного поезда выгружали солдат, раненных в битве при Фредериксберге[23]. Одних поддерживали, помогая идти, другие ковыляли на костылях. Тяжелораненых несли на носилках негры-санитары.

За скоплением санитарных повозок в конце платформы виднелась Пичтри-стрит, запруженная экипажами. Злые извозчики и всадники заступали на тротуары, и вслед им неслись проклятия пешеходов.

Тэз преградил путь хорошо одетому горожанину.

— Сэр, не могли бы вы указать, в какой стороне находится заведение Красотки Уотлинг?

Джентльмен смерил Тэза взглядом с ног до головы:

— И не собираюсь. По виду ты скромный юноша, у которого никаких дел в «Красной Шапочке» быть не может.

— А вы часто там бываете? — бойко спросил Тэз.

— Дерзкий щенок!

Атланта оказалась еще неприветливее, чем Новый Орлеан. Тэз прямо чувствовал ее холодное дыхание.

Солдат, к которому обратился Тэз, помог чуть больше:

— Парень, просто иди по Декатур-стрит. Как она станет оживленней, значит, ты у цели.

Каменные тротуары вдоль разъезженных дорог уступили место дощатым настилам, а после них по обочинам потянулись просто тропинки. Газовые фонари кончились в деловом районе. Через затянутое тучами небо пробивался рассеянный свет, хотя не видно было ни луны, ни звезд.

Минут через двадцать Тэйзвелл подошел к скоплению салунов, дешевых публичных домов, где бренчали пианолы, раздавались пьяные крики и пронзительный смех.

— Простите, сэр. Где здесь «Красная Шапочка»?

Солдат был слишком пьян, чтобы отвечать. Поводя пальцем вверх и вниз по улице, он наконец ткнул в двухэтажное каркасное здание со спущенными шторами и скромным красным фонариком в окне гостиной. Этот дом знавал лучшие времена и маячил над захудалыми строениями, как недовольная тетушка. За оградой из колышков открывался аккуратный дворик с подрезанными на зиму розовыми кустами. Негр в плохо сшитом черном костюме курил на крыльце сигару. Бледный шрам пересекал все его лицо от подбородка до лба.

— Эй, мальчик, — проворчал он, — нечего тебе тут болтаться. Ступай прочь!

Тэз поставил сумку на землю и растер онемевшую руку.

— Авраам Линкольн освободил негров. Почему бы вам не уйти отсюда?

Вышибала Красотки Уотлинг, Макбет, сказал:

— Я из Атланты. Болиционистам меня не запугать.

Во вторник, после битвы при Фредериксберге, в «Красной Шапочке» было тихо. В прошедшую субботу по телеграфу сообщили о славной победе конфедератов, и в воскресенье утром первая красавица заведения Уотлинг, Минетта, разыскала солдатских вдов, чтобы помочь обслужить нахлынувшую толпу. Обычно по воскресеньям «Красная Шапочка» была закрыта, но федеральные потери при Фредериксберге были столь велики, их могущественная армия — настолько посрамлена, что Красотка ровно в шесть вечера в воскресенье выбежала за шампанским, дважды посылала Макбета пополнить запасы бренди, а толпа жизнерадостных патриотов не иссякала на пороге до одиннадцати вечера.

В понедельник девицы уныло слонялись по заведению, раздраженные, усталые и с похмелья, однако к вечеру вторника дом ожил, и Минетта с почти искренней радостью приветствовала офицера военной полиции по прозвищу Капитан Длинный Нос.