Книга Книга теней - Жаклин Уэст

– Мортон! – позвала Олив, бешено дергая дверь. – Горацио!

Если кто-то и отозвался, она этого не услышала.

Упавший фонарик отыскать так и не удалось, сколько ни шарила руками по ступенькам. Его словно сама темнота проглотила. Олив вытащила последний запрятанный фонарик из левого кармана. Он был совсем небольшой – из тех, что люди хранят в бардачке на случай, если придется в темноте менять колесо. Эх, если бы ей нужно было всего лишь поменять колесо! Она понятия не имела, как это делается, однако не сомневалась, что это куда проще, чем то, что ей предстоит.

Олив осторожно провела лучом фонарика туда-сюда по каждой ступеньке чердачной лестницы. Пауки бросались врассыпную, завидев свет, но и без них лестница была усыпана насекомыми – правда, мертвыми. Обычно Олив они нравились не больше живых, но тут она только подумала, что сейчас даже осы – и даже мертвые – кажутся совсем не такими уж страшными.

На чердаке, как и в прошлый раз, пахло пылью и старой бумагой, но в этот раз запахи были слабее – их приглушал ледяной холод. Ступеньки скрипели под ногами. Девочка продвигалась очень осторожно, при каждом шаге водя перед собой фонариком.

Добравшись до верхней ступеньки, Олив огляделась. Массивные очертания накрытой чехлами мебели и нагромождение коробок превращались в темноте в расплывчатые горные хребты. Она обвела комнату тоненьким белым лучом.

Темнота обманывала глаза, то окутывая силуэт старого шкафа угрожающей тенью, то превращая вешалку для шляп в оскалившийся скелет. Олив слушала, как сердце бешено колотится в ушах, мечтая, чтобы что-нибудь – что угодно – нарушило зловещую тишину.

А потом кашлянула и начала петь.

Петь она умела не очень-то хорошо, зато очень громко. Начала девочка с песни «Мой огонек»[3], потом перешла на «Пусть солнышко сияет»[4], потом спела все куплеты «Свечи на воде»[5], какие только смогла вспомнить. Вспомнила она немного, поэтому пришлось повторить припев раз пять или шесть. Пока длилась песня, ощущение одиночества становилось самую капельку слабее.

Тьма, казалось, прислушивалась. Олив медленно кралась по чердаку, в свете фонаря разглядывая громоздившиеся друг на друге вещи. При каждом ее движении тени на скошенных стенах дрожали и извивались, будто черный дым.

Она принялась петь все, что помнила из песни «Светлячок, свети!»[6], и тут фонарь моргнул и выключился.

– Сияй, сияй… – прошептала она, и ее дрожащий голос потух вместе со светом.

Рука затряслась. Фонарик выскользнул из пальцев и со стуком упал на пол. Конечно, он и так был слишком мал, чтобы им можно было вправду защититься. Это словно драться на дуэли зубочисткой. Но все равно он успокаивал. На руке по-прежнему висела лампа, но это было ее последнее оружие. И она знала, что его нужно приберечь.

Во мраке позади послышался шорох. Что-то холодное коснулось щеки. Олив резко развернулась, но там ничего не было. По крайней мере, ничего, что можно было бы увидеть.

Холод сочился со всех сторон. Тени все густели и густели, напоминая грозовые облака, которые перед самой бурей стягиваются в одну огромную тучу.

Тут Олив ощутила, как по руке пробежало что-то холодное и скользкое. В горле поднялся крик и едва не вырвался изо рта, но столкнулся со стиснутыми зубами и в итоге вылетел через нос. Девочка бросилась к лестнице, но на полпути вспомнила, что дверь не открывается. А по другую сторону ее ждут Мортон, Горацио, Леопольд и Харви. Должно быть, они вслушиваются, прижавшись ушами к двери. Они услышат, как Олив бежит обратно, и поймут, что она сдалась.

Девочка остановилась и медленно повернулась к центру чердака.

– Я тебя не боюсь, – сказала она темноте. Голос вышел слабым и дрожащим. Олив сделала глубокий вдох и повторила: – Я тебя не боюсь, Олдос МакМартин! И еще, по-моему, художник ты не особенно хороший!

На этот раз ее слова заполнили весь чердак. Темнота на мгновение отпрянула, а потом ринулась к ней, обхватила со всех сторон, морозя голую кожу. Руки и ноги налились невыносимой тяжестью.

Зубы у Олив стучали, но она сказала самым своим беззаботным тоном:

– Это ты так пытаешься меня испугать? Ничего не получается.

Она тихонько сдвинулась к центру комнаты, растирая ладонями замерзшие руки и плечи, и стукнулась ногой о какую-то большую деревяшку со скрипучими петлями. Боязливо протянула руку. Это было зеркало – старое зеркало на подставке, высотой в человеческий рост. И в голове у Олив замерцало крошечное зернышко – идея, из которой вырос план.

Действовать пришлось быстро. На чердаке стоял мороз, ледяной воздух жалил горло и легкие, и все же она заставляла себя шевелиться. Хоть темнота до сих пор стояла кромешная, остальные чувства начали приспосабливаться. Никогда еще она ничего не слышала так четко и ясно; никогда не задумывалась, сколько информации приходит с кончиков пальцев. Девочка стаскивала пыльные простыни со старой мебели, торопливо проводила ладонями по поверхности и растаскивала вещи по нужным точкам.

Поначалу, когда из темноты стали появляться странные видения, она подумала, что у нее просто разыгралось воображение. Олив помнила, что если долго смотреть на свет, а потом закрыть глаза, то его очертания останутся у тебя под веками. А если слегка нажать пальцами на закрытые глаза, во мраке иногда вспыхивают и скачут цветные пятна, будто новогодняя гирлянда, накрытая черной бумагой. Так что когда в темноте мимо ее лица скользнуло что-то длинное и змееподобное, она решила, что зрение просто играет с ней в игры. «Показалось», – повторила себе Олив, краем глаза заметив, как в воздухе плывет нечто с выпученными глазами и длинными клыками. Но когда скользкая, холодная и чешуйчатая тварь медленно протащилась у нее между щиколоток, она поняла, что это никак не может быть просто ее воображение.

Страшно хотелось протянуть руку и щелкнуть выключателем. Но нет. Ей снился кошмар, и она никак не могла проснуться.

Несмотря на холод, голая кожа, словно сыпью, покрылась капельками пота. Олив растерла руки и крепко обняла себя за плечи. На секунду ее охватило такое отчаяние, что хотелось упасть на пол и зарыдать. Она понимала, что наверняка заснет и замерзнет насмерть, но по крайней мере тогда все кончится. И никакие холодные склизкие угри с огромными глазами и зубами больше не будут ползать по ней в кромешной черноте.

– Ты этого и добиваешься, да? – шепнула Олив во тьму.

Ответа не было.