Книга Воры над законом, или Дело Политковского - Ефим Курганов

На конюшне — представьте себе! — он держал аж 12 лошадей. Карет же и экипажей там имелось до двух десятков.

Однако Политковский превзошёл даже самого себя, когда однажды по его указанию гостей к вилле стали подвозить на двух специально нанятых параходах. А на третьем параходе Александр Гаврилович разместил певцов, танцоров и ТАНЦОРОК итальянской оперы. А время от времени туда подходило ещё одно судно, четвёртое, а на нём — модный хор цыган.

Когда гости, артисты, цыгане сходили на берег, начинался бал.

Как только сгущались сумерки, небо озарялось праздничным фейерверком.

И к довершению этого в воздухе возникали написанные разноцветными огнямиинициалы хозяина бала, то бишь самого Политковского».

Ясное дело, никакой петербургский чиновник, даже самый высокопоставленный, — а Александр Гаврилович отнюдь не был высокопоставленным чиновником, скорее средним — ничего подобного себе позволить никак не мог, да, пожалуй, и не смел даже. Это, между прочим, и не всякий вельможа мог бы себе тогда позволить.

Политковский же и мог и смел себе позволить подлинно роскошный образ жизни.

Он предавался на виду у всей столицы безумно дорогим удовольствиям, устраивал балы, маскарады, разного рода увеселения, нагло и беззастенчиво прикрываясь при этом огромным карточным выигрышем, как своего рода фиговым листом. Но мы этот фиговый листок сейчас смело отбросим.

Сороковая глава. А был ли карточный долг?

(публикация одного документа)

Собственно, этот миллионный карточный долг Саввы Яковлева Политковскому, может, и в самом деле существовал. Такой возможности я совсем не отрицаю.

Но в любом случае Александру Гавриловичу было чрезвычайно выгодно, дабы в обществе слухи на сей счёт активно циркулировали, ведь это сильно бы усиливало его репутацию как удачного карточного игрока и, значит, объясняло бы его широкий, не по средствам, образ жизни.

Выгода выгодой, но карточный долг мог в реальности вполне быть; просто Политковский решил использовать его в своих целях, в целях собственной безопасности.

А могло никакого долга и не быть. Такое тоже возможно.

А что же тогда было? И было ли что-нибудь похожее или то выдумка совершенно на пустом месте?

Один возможный ответ у меня есть, вернее, появился совсем недавно…

Я тут нашёл в архиве министерства внутренних дел один прелюбопытнейший документик.

Это расписка Саввы Яковлева, но отнюдь не в карточном долге.

Это данное Яковлевым обязательство выплатить когда-нибудь Политковскому один миллион рулей серебром в благодарность за оказанные тем весьма специфические услуги.

Привожу документик целиком, тем более что он весьма немногословен, но, как мне кажется, выразителен при этом необычайно.

РАСПИСКА

Сим удостоверяю, что обязуюсь выплатить прохиндею Сашке Политковскому один миллион рублей серебром в благодарность за своевременные регулярные поставки им танцовщиц-блядей для моих потех «Ловля русалок» и «Патагонская идиллия». Срок же выплаты будет избран самолично мною.

Савва Яковлев,

отставной штаб-ротмистр кавалергардского полка.

Декабря 20-го дня 1843-го года.

На полях помета, сделанная рукою императора Николая Павловича: «Оба стервецы».

Сорок первая глава. Два друга — две смерти Савва Яковлев и Александр Политковский

Я вот повторил выше, вслед за многими другими, что Савва Яковлев разорился и покончил жизнь самоубийством. Повторил, а теперь начинаю сомневаться.

Да, Савва куролесил, безобразничал, тратил совершенно безумные, немыслимые суммы. Всё так. Но ведь и богатство его не имело ни конца и ни краю: несколько десятков крупнейших уральских заводов — это не шутка. Даже и Савве не под силу было всё это растранжирить, вот он так и изгалялся.

Нет, умер Савва не от разорения вовсе, и даже не от бешенства, что не в состоянии разориться.

Умер Савва Яковлев, великий мастер злых и даже жестоких шуток, от самой меланхолии. Не выдержал одолевших его настроений и застрелился.

Произошёл такой случай. Был в его свите некто Угрюмов, человек вовсе не угрюмый, весёлый скорее, большой выпивоха и рабски преданный Савве человек.

Взбрело вдруг Яковлеву подшутить над сим Угрюмовым. А шутил Савва всегда жестоко и всласть. Он как бы всерьёз и публично обвинил Угрюмова, что тот подделал его подпись на чеках. А Угрюмов взял да отравился, и, со смертельным исходом.

На Савву история сия произвела просто ошеломляющее действие. И загрустил он с той поры неимоверно. Замеланхольничал вконец.

Между прочим, у Яковлева была такая метода обращения с гостями. После ночной попойки на рассвете зазывал он к себе каждого, в руке при этом держал пистолет, который подносил к физиономии гостя. Лакей же вносил серебряный гроб (такой особый ящик, сделанный из чистого серебра), в коем помещалась громадная бутыль шампанского. Гость должен был всю её выпить до самого дна. Если же гость, опорожнив её, падал навзничь без чувств, Яковлев произносил стереотипную фразу: «Подобрать убитого!»

Так вот, чрез некоторое время после самоубийства Угрюмова, Савва зарядил пистолет пулею, приставил его к виску и осушил залпом серебряный гроб, а затем направил дуло пистолета в рот и успел ещё потом шепнуть: «Подобрать убитого!»

Иными словами, Савва Яковлев поступил напоследок с самим собою столь же жестокосердно, как поступал обычно с многочисленными гостями и сотрапезниками.

Это именно после истории с Угрюмовым в сей забубённой головушке шевельнулось вдруг что-то человеческое. Это несомненно, мне кажется.

А вот в приятеле его Политковском, хоть он как будто с окружающими и не был столь жестокосерд, так ничего и не шевельнулось. При том Савва ничего ведь крал, растранжиривал лично ему принадлежащее, а Политковский крал безбожно все тридцать лет своей службы, да самого последнего дня: уже побывали у него в канцелярии чиновники государственного контроля, а он никак не мог остановиться.

И он всё ж таки вряд ли отравился, до самого конца предполагая как-то выкрутиться.

Апоплексический удар более реален, но я и в него не очень-то верю, и вот по какой причине. Александр Гаврилович положил себе за железное правило: ни при каких обстоятельствах ни за что не волноваться.

А вот прикончить его вполне могли, и такой слух (весьма упорный) гулял по петербургскому обществу.

Жандармский генерал Леонтий Дубельт, управлявший страшным Третьим отделением, фактически находился на содержании у Политковского.

Александр Гаврилович, как я уже выше рассказывал, под видом регулярных карточных проигрышей, давал ему весьма значительные суммы.