Книга Все о мужских грехах - Марина Серова

— Что все это значит? — спросила я у Лекобы. — Кто этот парень на портрете?

— Мой сын Арчил, — кратко ответил он, и я совсем уже обалдела. — Пойдемте! — предложил он, и мы с ним вышли на веранду, где сели на диван.

Лекоба достал из бара бокалы и коньяк, на столе стояла ваза с фруктами. Налив в бокалы, хозяин не пустился в длинный кавказский тост, а просто сказал:

— За вас, Татьяна Александровна! За то, что вы вернули мне сына! — и залпом выпил.

— Спасибо, конечно, Андрей Павлович, — сказала я и немного отпила. — Но я ничего не понимаю. Арчил был грузином, и именно поэтому родители Ии были так против него настроены. Простите, но, может быть, вы сами тоже?..

— Нет, уважаемая, я абхаз, — усмехнувшись, сказал он и, выпив еще, пообещал: — Я вам сейчас все объясню — вы заслужили знать правду. Мы с Софико, это мать Арчила, жили рядом и учились в одной школе. Она была красива! Очень красива! Я с самого раннего детства любил ее, и она об этом знала! А вот я знал, что она никогда не будет моей — Софико еще девочкой обручили с сыном друзей ее семьи. Когда мы закончили школу, он как раз вернулся в Сухуми из Тбилиси, где учился, они поженились, и он стал работать врачом-венерологом.

— Золотое дно! — не удержавшись, сказала я.

— Да! Нашей семье с их было не сравниться! Потом родители нашли мне невесту, и я женился, но продолжал любить Софико. У меня были уже две дочери, а у нее детей все не было. И вот однажды она пришла ко мне и сказала, что у ее мужа не может быть детей — болел он чем-то в детстве.

— Свинкой, — подсказала я. — У мальчиков она чаще всего дает именно такое осложнение.

— Может быть, — пожал он плечами. — Не знаю. Вот тогда Софико и попросила меня помочь ей. Мы с ней встречались два месяца, а потом она сказала: «Все!» и взяла с меня клятву, что я никогда никому не скажу об этом и никогда близко не подойду к ребенку. И я поклялся! У нее родился сын! Арчил! Я не подходил к нему! Никогда! Но я часто смотрел на него, когда он играл, когда он пошел в школу… Фотографировал его — это же был мой сын! Представляете, Татьяна Александровна, моя жена родила мне пять дочерей и ни одного сына, — грустно усмехнулся он. — Потом в 89-м начались беспорядки, и я велел своим людям охранять его — а я к тому времени уже пользовался в городе большим уважением. А через несколько лет обстановка накалилась так, что моим людям пришлось охранять еще и их дом. Я говорил Софико, что им нужно уехать, хотя бы на время, пока все уляжется, и что я помогу им в этом. Мне было невыносимо думать, что Арчил уедет, но его жизнь была мне дороже возможности видеть его. Но Софико сказала мне, что Арчил категорически отказывается уезжать, потому что у него здесь любимая девушка. Тогда я предложил ей быстро поженить их, чтобы они могли уехать все вместе, но Софико сказала, что они с мужем никогда не дадут согласия на этот брак, потому что Арчил связался с какой-то плебейкой и, понимая разницу в положении ее и своей семьи, прячет девушку от них. Вот они и вынуждены были остаться из-за него!

— Так вы не знали, что Арчил встречался с Ией? — спросила я. — Ваши же люди охраняли его и должны были ее видеть!

— Наверное, Арчил думал, что эти люди следили за ним по поручению его родителей, и всегда умудрялся ускользнуть от них. Этот чертенок на своем мотоцикле гонял по таким козьим тропам, по таким переулкам и проходным дворам, где моим людям на машине было не проехать, вот они и не знали ничего, а соответственно, и я. А в тот день… — Он закрыл глаза и долго сидел молча, а потом все-таки сказал: — В ту ночь он ехал, вероятно, тоже к ней, но ему наперерез выскочила машина — и все! Когда мои люди подоспели, уже ничего сделать было нельзя! Его похоронили — и Софико с мужем уехали — я им помог! И она даже не захотела со мной попрощаться — не простила, что я не уберег сына! Даже слова мне не сказала! И только когда она уехала, я сказал матери, что Арчил был моим сыном. Я поставил ему памятник из черного мрамора и заказал по фотографиям этот портрет.

— Как это все печально! — вздохнула я и спросила: — А что вам показал мальчик?

— Я спросил его, знает ли он, кто на портрете, и он ответил мне: «Мой папа». Оказывается, у Ии была их фотография и малыш все знал о своем отце.

— Что же вы теперь собираетесь делать? — спросила я.

— Как что? — удивился он. — Я три года назад овдовел и поэтому завтра же женюсь на Ие и усыновлю мальчика. И тогда мой сын, мой Арчил вернется ко мне навсегда! И мой внук будет носить ту фамилию, которую мог бы носить его отец. Вы окажете нам честь и будете свидетельницей на нашей регистрации со стороны невесты? — улыбаясь, спросил он. — Ведь если бы не вы, я бы никогда не нашел своего внука!

— С большим удовольствием, — искренне сказала я. — Но боюсь, что вы не успеете все как следует подготовить к завтрашнему дню.

— А! — отмахнулся он. — Не волнуйтесь — к обеду все будет готово! Мы завтра своей семьей регистрацию отметим, а уж большую свадьбу будем играть, когда вся родня съедется! Надеюсь, вы тоже приедете?

— Ничего не могу вам пока обещать — это от моей работы зависит, — уклончиво ответила я, на что он сказал:

— Но мы все равно будем вас ждать. А сейчас я позвоню и сюда привезут новую одежду для Ии и Арчила — вы поможете ей выбрать платья? Боюсь, что она не очень умеет это делать!

— Конечно, — охотно согласилась я. — Эх, знали бы вы, Андрей Павлович, как тяжело ей приходилось дома! Мальчику доставались обноски после других детей, а жили они вообще в сарае.

— Где? — яростно воскликнул он. — Мой внук жил в сарае?

Тут он начал что-то гневно говорить на своем родном языке, причем долго не мог успокоиться, а когда наконец угомонился, взял телефон и начал звонить разным людям, что-то обсуждая, а точнее, приказывая. Закончив, он сказал мне:

— Ну, вот! Машина запущена, теперь все будет делаться уже без моего участия, — а потом спросил: — Но я так и не узнал, как ваши дела? Успешно продвигаются?

— Вполне, — кивнула я. — Но есть одна проблема…

— Говорите какая, и я ее решу, — твердо сказал Лекоба.

— Мне надо в Грузию.

— Нет! — решительно сказал он. — Это может быть очень опасно для вас! А зачем вам туда надо?

— Хочу выяснить, не был ли там осужден один человек, — ответила я.

— Пишите мне все, что вам надо, и я это узнаю, — потребовал он.

Я написала на чистом листке в органайзере все, что знала о Зайцеве, и отдала ему. Он взял его и начал опять куда-то звонить и читать то, что я ему написала, а когда закончил, сказал:

— Как только мой человек в Тбилиси все узнает, он тут же перезвонит мне. А теперь пойдемте поужинаем — от всех этих событий у меня разыгрался зверский аппетит.

В столовой все было уже накрыто, и, когда мы сели, в дверях появились мать Андрея Павловича и Ия (все еще в моем костюме) с сыном — в отличие от семьи Самшиевых, здесь ели все вместе. Лекоба усадил внука рядом с собой — я сидела напротив него и все видела — и только горестно покачал головой, заметив, как у мальчика разбежались глаза при виде царившего на столе великолепия. Андрей Павлович все подкладывал ему на тарелку самые вкусные кусочки, а ребенок, хоть ужасно смущался, все ел и ел. Ия тоже неловко чувствовала себя за столом, но ее деятельно опекала будущая свекровь. Ни Ия, ни ее сын совершенно не умели правильно пользоваться столовыми приборами, начисто игнорируя нож. Ничего! Дело наживное! Тем более что Лекоба с матерью деликатно их учили.