Книга Записки гайдзина - Вадим Смоленский

«Я их люблю».

Наши листочки собрали и унесли, а нас запустили в специальный зал и рассадили на тренажерах. Они были словно выпилены из настоящих машин весьма дорогостоящих марок — только вместо лобового стекла висел дисплей.

По команде экзаменатора я завел мотор и как бы тронулся. По дисплею побежала разметка. Вдали на краю тротуара стояли две фигуры. «Это неспроста», — подумал я и сбавил скорость. Решение оказалось верным. Едва я подъехал к ним поближе, как они со всей дури кинулись мне под колеса. Я врезал по тормозам и уберег их от верной смерти. Тем временем с соседних тренажеров доносились стуки и крики — виртуальные самоубийцы гибли под колесами тех тестируемых, чья реакция была хуже.

«Каково ей с ее ходулями жать сейчас на педали?» — подумал я.

Второе и третье задание касались маневрирования. Они были проще и крови не вызвали. Сложным оказалось четвертое. Выполняя его, я должен был подъехать к перекрестку и повернуть направо. Сделать это мешал огромный встречный грузовик, который следовало пропустить. Он стоял с той стороны перекрестка и трогаться не желал. Я мигнул ему фарами. Он мне тоже мигнул. Я бибикнул. И он бибикнул. Я махнул рукой. На повторение этого действия его электронных мозгов не хватило. Мои товарищи уже все с грохотом поразбивались и ждали меня. Грузовик все не двигался. Тогда я осторожненько газанул и медленно начал входить в поворот перед его носом. В ту же секунду из-за грузовика вылетел шальной мотоциклист, тупо стукнулся об меня и картинно растянулся на асфальте. Экзамен завершился.

Нас снова завели в лекционный зал и велели ждать. Мощные компьютеры обрабатывали наши данные. По каждому из нас вычислялся индекс лихачества и коэффициент пофигизма, градус антипешеходности и степень тормознутости. Строились таблицы, и рисовались графики. Результаты заносились в базу данных. Мы терпеливо ждали.

Наконец, в дверях появился гонец с охапкой распечаток. Их раздали по рукам. В моей анализировались причины аварии — компьютер полагал, что я должен был трогаться еще медленнее. Спорить с компьютером не хотелось. Тем более, что оценку он мне поставил не самую низкую.

На кафедру взошел очень важный гаишник — видимо, изрядный чин.

— В соответствии с параграфом восемь статьи сто третьей Правил Дорожного Движения, — сказал он со значительностью, — нарушители, прослушавшие лекцию и сдавшие экзамен, лишаются прав на укороченный срок. А именно: на один день. Раздача прав состоится сию же минуту.

Это было для меня неожиданным и приятным сюрпризом.

— Цугава Кацуо Сан! — возгласил гаишник первое имя.

С задних рядов к кафедре просеменил седовласый дедушка. Он принял вожделенную карточку, поклонился и заспешил к выходу.

— Сагава Мацуо Сан!

Из второго ряда вынырнул чернопиджачный клерк с волевым подбородком, получил права и исчез в дверях.

— Агава Нацуко Сан!

Над рядами причесанных голов выросла расхристанная метелка ямайских дредлоков. Чернолицая девушка по имени Нацуко, осторожно перебирая ходулями, начала опасный спуск вниз по ступеням амфитеатра. Неловкое падение с вывихом голеностопного сустава было так близко, так грубо и зримо, что весь зал следил за ней с замиранием. Свой путь она проделала почти безупречно — лишь один раз ей пришлось ухватиться за чей-то стол, едва не обломав ногтей. Пластиковая карточка стала ей наградой за смелость и ловкость.

Дойдя до следующего имени, гаишник насупился, наморщился, покрутил головой, подвигал губами. Потом медленно произнес:

— Уадыму Суморэнсуки Сан…

И растерянно оглядел аудиторию.

— Хай! — воскликнул я, сбежал вниз и встал перед ним навытяжку.

— Вот, пожалуйста, — протянул он мне права. — Будьте осторожны.

— Спасибо. Уже можно водить?

— Можно. С завтрашнего дня.

— А сегодня?

— Сегодня нельзя. Вот, тут у вас отметка стоит.

— А… Понятно…

Он нахмурился, напыжился — и со всей возможной вескостью повторил:

— Сегодня — НЕЛЬЗЯ!!!

Его строгий взгляд чуть не прожег мне дырку во лбу.

* * *

Моя серебристая «Хонда» ждала меня у подножия каланчи, после дождя вся покрытая блестящими капельками. Садиться за руль я не торопился — ждал, пока стоянка заполнится народом, сделав меня незаметнее. Амнистированные нарушители мало-помалу вылезали на улицу. Кто уходил в поля и огороды, кто собирался у остановки автобуса, кто ловил такси. Иные звонили женам и гаруфрэндам с просьбой приехать и забрать.

Пока их не накопилось в достаточном для маскировки количестве, я изучал каланчу. Ее функциональное назначение было мне совершенно непонятно. Стены состояли из бетонных блоков с квадратными отверстиями, сквозь которые виднелась лестница, спиралью уходящая ввысь. На нее хотелось подняться — но специальная надпись запрещала посторонним вход внутрь. Что делали внутри непосторонние, оставалось загадкой — ведущую к лестнице дверь явно не открывали целую вечность. На двери висел заржавевший амбарный замок, а сама она была вся исписана похабными иероглифами. У огороженных палисадником стен во множестве валялись окурки и банки из-под кока-колы.

Я поразмышлял о тщете глупых устремлений нашего железобетонного века. О технократическом безумии и о забвении святынь. Здесь мог бы сейчас стоять деревянный синтоистский храм и торговать амулетами от дорожно-транспортных происшествий. На замок его не запирали бы, а вокруг бы не гадили. Бросали бы пятачки, дергали бы за веревочку, общались бы с богом дорожного движения. А потом, умиротворенные и тихие, рулили бы восвояси — медленно и ненапряжно, без амбиций и претензий, без суетных помыслов о кубиках и лошадиных силах.

Увы нам, заблудшим. Увы, богооставленным. Наш удел — не пятачок и не веревочка. Наш удел — тринадцать тысяч иен за выступление Аркадия Райкина и бетонная каланча, от которой хочется убежать на пятой передаче, у кого она есть. А у кого нет — тихонечко уползти на цыпочках. Чтобы не поймали и не опустили на новые тринадцать тысяч.

Боги не живут в башнях из бетона. Боги могут жить только в одноэтажных деревянных строениях. Это понимали даже древние. А нынешние архитекторы этого не понимают. У нынешних архитекторов одна забота — освоить проектные деньги. Храм ты строй хоть из палисандра — всего фонда не освоишь. А тут одна каланча, и бабки подбиты. И никому нет дела до того, что бог дорожного движения летает по небу бездомный.

Я взглянул на небо. Бога спрятали тучи. Каланча нависала надо мной, как голова бронтозавра. На выход мимо меня двигались машины, ведомые женами и гаруфрэндами. В окнах главного здания ничего подозрительного не наблюдалось. Пора было садиться и ехать.

На самом выезде со стоянки мне пришлось затормозить. Где-то впереди зажегся красным светофор и остановил всю цепочку. Его было плохо видно, и я высунул голову в окно. Но увидел совсем другое.