Книга Обратная перспектива - Гарри Гордон

Уезжали поспешно — третий день моросило. Вырыли в песке яму, обмотали холсты целлофаном и мешковиной и зарыли. Сверху положили приметный камень. Через несколько дней Юрий Николаевич пригонит машину, увезёт.

Жёлтая приморская собака пробежала трусцой через бухту. Обнюхала место, где недавно стояла палатка, подошла к камню и задрала заднюю лапу…

— Не. Это я уже придумываю. Надо спать.

Наутро сияло солнце, хрустальный флакончик разбрасывал по стене стаю зайчиков.

— Здравствуй, Рональд! — с некоторой торжественностью сказал Плющ.

Рональд охотно откликнулся:

— Живём, Константин Дмитриевич. По новой бабье лето.

Тропинка к морю обсохла быстро, и к полудню по ней тянулась цепочка отдыхающих — солнце коротко в октябре, часам к трём оно уже за обрывом, а в тени всё-таки прохладно.

В нескольких метрах от воды в шезлонге под цветным зонтом сидела старуха в цветастой блузе и соломенной шляпке. Она была похожа на старинного шарманщика. У ног её копошилась, как обезьянка, худая девочка, собирала плоские камешки.

Старуха священнодействовала. К ней подсаживались, по одному, отдыхающие, что-то тихо сообщали о себе, старуха колонковой кисточкой возилась в маленькой палитре, что-то на камешке изображала, приговаривала.

Пациент левой рукой забрасывал камешек в море, расплачивался и отползал. Следующий…

Что-то знакомое было в жестах старухи.

— Бабушка! — позвал Плющ.

Старуха оглянулась. Конечно же, это была она — ясновидящая Стелла, Степанида, Стеша.

— Костик, голубчик! — обрадовалась Степанида.

Плющ подошёл, сел рядом:

— Ты жива ещё, моя старушка?

— Куда ж я денусь. Видишь, даже при деле. Ты же знаешь, для настоящего художника всегда найдётся пара подходящих камней. Для полного счастья.

— Да ты философом заделалась!

— Заделаешься с вами.

Она покосилась на безмолвно сидящую очередь.

— Дорогу уже оправдала. Завтра начну зарабатывать на жизнь.

Плющ кивнул на девочку:

— А обезьянка откуда?

— А… Это хозяйская дочка. Представляешь, в первый же день у меня мобильник украла. Вот теперь… курирую.

— А ты всё худеешь, Степанида. Модничаешь?

— Куда там… Хвораю. Никак не поправлюсь. А ты, ты всё-таки выбрался домой — молодец какой.

— Домой… — проворчал Плющ. — У меня, между прочим, выставка здесь будет. Двадцатого. Или двадцать второго. Следите за рекламой. В музее Западного и Восточного…

— Приду обязательно. Смотри, какой молодец! Прогресс всё-таки.

— Прогресс… Я, может, стагнацию люблю.

Степанида тяпнула его ладошкой по плечу, и смущённо рассмеялась, будто услышала что-то стыдное.

— Скажешь, тоже… А давай, я тебе погадаю. По глазам.

Она уставилась Плющу в переносицу, пожевала губами:

— Всё у тебя будет хорошо, всё хорошо. Придёт к тебе поздняя слава и поздняя любовь…

— И белые штаны будут?

— Не перебивай, — быстро сказала Степанида и продолжала:

— Вижу, вижу много белых штанов…

— Всё, спасибо, — рассердился Плющ.

— Из спасиба каши не сваришь. Денежку давай. Символическую.

Плющ достал двухгривенную бумажку:

— Вот. Ни в чём себе не отказывай. Между прочим, это стакан вина. А знаешь, за что я люблю эту купюру? Она на советский рубчик похожа. Такая же тёплая. Ну, всё, не буду тебе мешать. Рад был повидаться. Мы всё-таки похожи, только я не скурвился, а так, прекратился. Иди к своим динозаврикам. А мне ещё надо Рональда навестить.

— Кес-кё-се Рональд?

— Так… Великий человек. Увидимся.

У дороги кто-то спилил старый тополь, ствол унесли, а верхушка и мелкие ветки валялись тут же, серая листва похрустывала под лёгким бризом.

Плющ не был сентиментален по отношению к природе, — спилили, — и ладно, значит, нужно было, хотя бы и на дрова. Вообще-то, для дров — вон целая посадка жилистых акаций. Его удручал непорядок, да и неуважение к покойному дереву, — спилил, так захорони как-нибудь ненужные остатки, предай огню на своём участке.

Среди загубленных ветвей он разглядел полутораметровый обрезок ствола, толщиной сантиметров двадцать. Эта вещь очень даже может пригодиться. Тополь, всё-таки, из него можно что-нибудь вырезать, хоть того же Нила Столобенского. Надо, кстати, разузнать о нём побольше.

Плющ взвалил на плечо лёгкое на вид бревнышко, но сырой тополь очень скоро начал давить плечо, центр тяжести перемещался. Константин Дмитриевич остановился, сбросил бревно и закашлялся.

Навстречу шла молодая женщина, посмотрела на Плюща. Странная улыбка появилась на её лице, будто прощальная.

— Давайте, я вам помогу, — просто сказала она, и Плющ, неожиданно для себя, кивнул.

Женщина подхватила бревно сзади, они незаметно дошли до калитки дачи.

— Бросаем, — скомандовал Плющ.

Женщина снова прощально улыбнулась.

— Москва? — спросил Константин Дмитриевич. — Или Питер?

— Муравленко.

— Плющ, — он приподнял шляпу.

— Да нет, — догадалась женщина. — Муравленко — это город. На Ямале. Мы здесь пансионат построили. Элита меня зовут. Можно Эля.

— Константин Дмитриевич. Возможно — Костя.

Пригласить её в дом, предложить кофе? Да ну… Ему не хотелось, чтоб о нём составили впечатление по чужим предметам, но и упускать такую улыбку…

— А что, может быть, вы сможете выпить немного вина? — от смущения громоздко спросил Плющ.

— Смогу, — лаконично ответила Элита.

— Тогда сделаем так: вы идите к морю, а я сбегаю в магазин и догоню.

— Хорошо. Только не бегайте, идите спокойно.

— Ах, да… Вы какое вино предпочитаете?

— Полусладкое, — улыбнулась Элита и медленно пошла к морю.

«Вот это замазка, — досадовал Плющ. — Полусладкое. Как это можно пить? Хотя, ладно. Девица, как-никак».

— Дай мне, Рональд, помимо как всегда, бутылку полусладкого. Что у нас есть?

Рональд справа налево прочитал полку.

— Вот. Изабелла. Эксперимент, Константин Дмитриевич?

Плющ махнул рукой:

— Хуже. Да, и упаковку этого фарша… крабовых палочек. Только из морозильника.

— А штопор есть? — поинтересовался Рональд. — А то возьмите, две гривны.

Плющ повертел изделие из толстой проволоки.