Книга Игры марионеток - Марина Юденич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как вдруг….
Как вдруг мне предложили возглавить нефтяную компанию. Ту самую, которую сейчас возглавляю.
Кто предложил?
Ее тогдашний владелец. Мой отец.
…
— Но скажите мне, Лола Амировна, вы, конечно же, задумывались над той цепочкой загадочных — если не сказать мистических! — событий, которые каждый раз, позволяли вам избежать смерти? Что это — неслыханная милость судьбы? Или она в неоплатном долгу у вас, и сейчас просто платит по счетам? Или Ангел— хранитель ваш так усерден? Что это — чудо? Или закономерность?
— Чудесная закономерность…. А если серьезно, меня, знаете ли, посещает иногда одно странное ощущение. Будто я не человек вовсе, а большая, механическая кукла, наделенная, впрочем, способностью думать и чувствовать. До поры до времени хозяйка — или хозяин, а может — хозяева? — хранили куклу в коробке, и не слишком о ней заботились. Но потом в ней возникла нужда. Тогда куклу извлекли из коробки, поместили в эпицентр некоторых событий, заставили играть отведенную роль. Кукла стала важной, и потому хозяева тщательно оберегают ее, никому не позволяют сломать или причинить вред.
— Но какие же могут быть хозяева у вас? Вы сама теперь хозяйка… медной, вернее, нефтяной горы.
— Тогда уж… моря. Разумеется, в действительности, никто мною не управляет, кроме обстоятельств. И интересов дела. Но это — в действительности. Я же говорила о собственных ощущениях. Смутных притом….»
Лена долго рассматривала фотографию на глянцевом развороте журнала.
Ничего особенного.
Узкое лицо.
Высокие скулы, миндалевидный разрез глаз.
Взгляд умный, но немного напряжен, пожалуй.
Вполне объяснимо — после пяти-то покушений!
«Личное состояние, по оценкам экспертов, составляет примерно четыре миллиарда американских долларов…» — написано в журнале
Кто играет такими дорогими куклами?
Вот в чем вопрос?
Уединение затянулось.
Секретарь, наконец, решилась его нарушить.
Елена Павловна, пришел ответ издательства.
Новость была долгожданной.
Год назад солидное московское издательство вместе с Международным институтом практической психологии объявило конкурс.
Ученым и практикующим психологам предлагалось написать солидную монографию по проблемам современной психотерапии.
Победившую работу издательство бралось опубликовать в России, а институт — перевести на другие языки и обеспечить публикацию в разных странах.
Перспективы для автора открывались самые блестящие.
Помимо солидного гонорара, разумеется.
В борьбу вступили многие известные и очень известные в профессиональном мире персоны.
Елена Павловна Корсакова оказалась в их числе.
Настало время подведения итогов.
Лена распечатала конверт.
Победителем конкурса стал человек, хорошо ей известный.
Нельзя сказать, что он был плохим специалистом, но все же известие, о его победе вызвало у Лены всплеск ревнивой обиды.
Олег Неведомский был личностью довольно яркой, но было в этой яркости нечто лубочное.
Не стиль — а стилизация.
Не речь — а публичное выступление.
С обязательной установкой — непременно публике понравиться.
Потому говорил и писал всегда только то, что аудитория хотела услышать.
Впрочем, справедливости ради следует заметить — почти всегда угадывал верно.
Ошибался редко.
Он вообще, большую часть жизненной энергии тратил не на то, чтобы быть, а исключительно — казаться.
Сам придумывал про себя легенды, распускал слухи, пускался во все тяжкие, ради дружбы с нужными журналистами, легко разбалтывал профессиональные секреты, выдавал тайны.
Чужие, разумеется.
«Теперь поедет по миру. И так же станет лукавить, позерствовать, завираться… — подумала Лена — Но — что ж поделать?! Выбрали его. Значит, было за что! А вот завидовать стыдно. Так-то, матушка!»
Письмо благополучно отправилось в корзину.
А обида осталась.
Настроение с утра было отвратительным.
В правительственную резиденцию, где обитала Елена Владимировна Горина, он приехал с опозданием на двадцать минут.
Съемочная группа нерешительно топталась в холле, и он, не сдержавшись, дал волю эмоциям, обозвав людей овечьим стадом.
Дебилами, не способными шагу ступить без начальственного пинка.
Пресс— секретарь встретил их у лифта.
Высоченный, тощий парень, напуганный и заносчивый одновременно — классический образ чиновника от журналистики.
— Вы опоздали — сердито начал он, вместо приветствия.
— И что теперь? — Сергей немедленно ощетинился в ответ.
Статус одного из руководителей канала позволял игнорировать неудовольствие пресс— секретаря.
К тому же это было еще неизвестно, кто кому, собственно, оказывает честь?
Горина — ему, тем, что согласилась на интервью.
Или он — Гориной, тем, что соизволил приехать лично. Последнее время герои его программ, по большей части, сами приезжали в студию.
Чиновник, надо полагать, понимал это не хуже него.
Ввязываться в спор он не стал.
Просто насупился.
И угрюмо молчал.
Просторный кабинет Гориной на некоторое время отдан был в их распоряжение.
Группа подключала аппаратуру, выставляла свет.
Симонов застыл у окна, будто бы разглядывая живописные окрестности.
На самом деле, окрестностей он не замечал.
И ничего не замечал.
В голове было пусто и гулко, как в студийном павильоне после съемок.
Внезапно подумал:
О чем, собственно, говорить с ней сейчас?!
Пресс — секретарь— тут — как — тут — словно подслушал мысль:
— Вы так и не прислали вопросы.
— Елена Владимировна не просила никаких вопросов.
— Но я потом звонил и просил…. А вы обещали…. О чем вот теперь будете говорить?
— А, что Бог на душу пошлет, о том и будем! Верно, Сергей Александрович? — Горина появилась на пороге неожиданно.
Свежая.
Подтянутая.
Улыбчивая.
