Книга Отчаяние - Грег Иган

Манро отозвался:

– Это было бы непросто. Самые толстые водяные артерии – с человеческую руку.

Я остановился на почтительном расстоянии, чувствуя себя лишним. Манро прошел вперед и вежливо протиснулся внутрь; никто не возражал и вообще не обращал внимания. До меня вдруг дошло, что навесы хлопают куда громче, чем можно было бы ждать на таком слабом ветерке. Я подошел ближе, и меня обдало сильной холодной струей воздуха из ямы. Пахнуло сыростью и солью.

Заглянув через плечо одному из стоящих, я заметил, что над шахтой сооружен небольшой, примерно по колено, колодец из рифового известняка или прочного полимера, закрывающийся диафрагмой, как на фотообъективе. Сейчас она была открыта. Вблизи лебедка смотрелась огромной – слишком большой и солидной для простого спортивного аттракциона. Трос был толще, чем казалось сначала; я попытался прикинуть его длину, но боковины катушки скрывали значительную часть витков. Мотор работал бесшумно, только свистел ветер в магнитных подшипниках, да скрипел, наматываясь на вал, трос, и постанывала рама.

Все молчали. Я чувствовал, что сейчас не время задавать вопросы.

Вдруг кто-то громко всхлипнул. Все заволновались и подались вперед. Из шахты появилась женщина, она цеплялась за трос, за спиной у нее был акваланг, маска поднята на лоб. Она была мокрая, но с нее не лило – значит, вода где-то ниже.

Лебедка остановилась. Женщина отстегнула страховочный конец, идущий от акваланга к тросу; несколько рук помогли ей выбраться на край колодца и с него на землю. Я шагнул вперед и увидел маленькую круглую платформу – грубую сетку из пластмассовых трубок, – на которой женщина стояла. Метрах в полутора над платформой на тросе был закреплен светящий в две стороны фонарь.

Женщина была как во сне. Она, шатаясь, прошла несколько шагов, села на камень и подняла глаза к небу, не в силах раздышаться. Потом медленно и методично сняла акваланг, маску, легла на спину. Закрыла глаза, раскинула руки, прижала растопыренные пятерни к земле.

Мужчина и две девочки-подростка отошли от собравшихся и встали возле женщины, встревоженно глядя на нее. Я уже подумал, не пора ли оказать первую медицинскую помощь, и собирался незаметно спросить Сизифа, что делать при сердечном приступе, когда женщина вскочила и заулыбалась во весь рот. Она быстро заговорила со своей семьей, видимо, на полинезийском; я не понимал ни слова, но речь звучала восторженно.

Напряжение спало, все засмеялись, заговорили. Манро обернулся ко мне.

– Перед вами восемь человек, но если вы дождетесь своей очереди, то не пожалеете.

– Сомневаюсь. Что бы там у вас ни было, моя страховка это не покрывает.

– В Безгосударстве ваша страховка не покрывает и трамвайную поездку.

Молодой человек в цветастых шортах натягивал акваланг, который сняла женщина. Я представился; он нервничал, но говорить не отказался. Выяснилось, что его зовут Кумар Раджендра, он индийско-фиджийский гражданский инженер, в Безгосударстве меньше недели. Я вынул из бумажника карманную камеру и объяснил, чего хочу. Раджендра оглядел собравшихся у колодца, словно соображая, надо ли спрашивать разрешения; потом согласился взять камеру с собой. Закрепляя камеру на маске (вышло похоже на теменной глаз), я заметил на прозрачном пластике тонкий меловой налет.

Пожилая женщина в гидрокостюме проверила, правильно ли надет акваланг, потом объяснила Раджендре, как вести себя в аварийных случаях. Он слушал внимательно. Я отошел и проверил, как принимает ноутпад. Камера передает ультразвуковые, радио– и инфракрасные волны, а на случай, если ни один сигнал не пройдет, у нее есть сорокаминутная память.

Подошел Манро; он так и кипел гневом.

– Вы рехнулись. Это не одно и то же. Зачем записывать чужое погружение, если можно спуститься самому?

Нет, это судьба. Даже в Безгосударстве кто-то хочет, чтобы я заткнулся и делал что говорят. Я сказал:

– Может, еще и спущусь. Так я хотя бы увижу, куда полезу. И потом… я ведь просто турист? Так что вряд ли я смогу получить достоверные впечатления от церемонии для новоприбывших.

Манро закатил глаза.

– Достоверные?! Решите, что вы снимаете: эйнштейновскую конференцию или «Обряд инициации в Безгосударстве»?

– Поживем – увидим. Если я сделаю две программы за те же деньги, тем лучше.

Раджендра взобрался на край колодца, ухватился за трос и спрыгнул на платформу; она опасно закачалась, он с трудом нашел точку равновесия. Ветер раздул его шорты, смешно поднял волосы; впрочем, смеяться не хотелось, голова кружилась даже у меня: он походил на десантника без парашюта или на безумца, балансирующего на крыле самолета. Наконец он пристегнул страховочный конец, но впечатление свободного падения осталось.

Меня удивило, что Манро придает такое значение довольно обычной проверке на храбрость или инициации через испытание. Даже если никто никого не заставляет, даже если опасность минимальна… Где же их хваленый радикальный нонконформизм?

Кто-то начал разматывать лебедку. Друзья Раджендры, перегнувшись через край колодца, хлопали его по плечам, подбадривали; он нервно улыбнулся и пропал из виду. Я протиснулся к шахте и свесился вниз, держа в руке ноутпад, чтобы обеспечить прямую связь. Сорокаминутной памяти, скорее всего, хватит с избытком, но слишком велик был соблазн увидеть все в реальном времени. Я оказался не одинок; люди толкались, стараясь заглянуть в экран.

Манро крикнул из-за спин:

– Как насчет достоверности? Вы понимаете, что теперь для них все иначе?

– Для ныряльщика – нет.

– Ладно, это – главное. Запечатлеть последний отблеск подлинности, прежде чем разрушить ее навсегда. Вы – этновандал, – Он добавил, наполовину всерьез: – Впрочем, вы ошибаетесь. Для ныряльщика тоже все иначе.

Шахта была метра два шириной, грубо цилиндрическая, с гладкими стенами – слишком ровными для природной, но слишком шероховатыми для искусственной. Морфогенез в Безгосударстве очень сложен, я не стал подробно в нем разбираться, но знал, что человеческое вмешательство требуется довольно часто. Однако, как бы ни образовалась шахта: сама собой на пересечении неких химических барьеров, потому что литофильные бактерии уловили намек и переключились на нужные гены, или им объяснили более настойчиво, высыпав на поверхность ведро с затравкой, – это лучше, чем месяц-другой сверлить берег алмазными коронками.

Я следил за лучами света от фонаря: два расходящихся конуса скользили по серовато-серому бугристому камню. Здесь первичная коралловая структура просматривалась четче, попадались окаменелые рыбьи скелеты, и снова мне стало не по себе при мысли о спрессованной временной шкале. Мы привыкли, что горные пласты накапливаются миллионами лет, и мне приходилось все время себе напоминать: в любую минуту в кадр может попасть пластиковая бутылка или автомобильная покрышка. Ко времени образования Безгосударства их уже не выпускали, но волны вполне могли принести.