Книга Прогулки по Риму - Ирина Степановская

Татьяна Николаевна с уважением посмотрела на Цезаря:

— Ты в самом деле самый лучший экскурсовод! Нельзя ли посмотреть теперь что-нибудь приятное, светлое?

Он молча повел ее к выходу.

— Как, мы на улицу?

— Почти. Смотри. Это сделал Микеланджело.

В пуленепробиваемом прозрачном ящике находилась еще одна скульптура. Вот она действительно отличалась от множества тех, которые они уже видели. Она была прекрасна, как жизнь, и бела, как снег. Такого белого мрамора не было больше нигде в соборе.

— Как это называется?

— Пьета.

На коленях у сидящей молодой миловидной женщины в складчатых одеждах возлежал столь же прекрасный молодой человек с закрытыми глазами.

— Что здесь изображено?

— Страдание. Богородица оплакивает снятого с креста сына.

— Но они же изображены ровесниками! — не поняла Татьяна Николаевна.

— Микеланджело самому было чуть больше двадцати, когда он изваял это. Пьета прекрасна не сюжетом, а исполнением.

С такой трактовкой Татьяна Николаевна не могла согласиться.

— Кто перенес такое страдание, — сказала она, — тот знает, что смерть имеет безобразные черты. Злость, недоумение, бессилие противостоять свалившемуся на тебя горю делают человека больным и страшным, его лицо становится похожим на лицо зверя. А так, как здесь, изобразить страдание мог лишь тот, кто сам его не пережил.

Татьяна Николаевна с негодованием отвернулась от шедевра Микеланджело и обессиленно прислонилась к очередной колонне. Ей понадобилось какое-то время, чтобы унять охватившую ее дрожь возмущения. Цезарь внимательно посмотрел на нее. Он уловил в ее словах тщательно скрываемую страсть и, хотя не понял до конца смысла слов, почувствовал, что женщина, стоящая перед ним, знает, о чем говорит.

— Это искусство, — наконец заметил он.

— Жизнь гораздо грубее и злее искусства.

— Прости уж двадцатилетнего художника, — усмехнулся Цезарь. — В семьдесят лет он напишет «Страшный суд». Ты видела его.

— Да. — Татьяна Николаевна поняла его мысль: с возрастом меняются представления о горе. — Ты прав. Ты очень прав, — наконец произнесла она, простив Микеланджело.

Через высокие двери они вышли на площадь. Крылья дорических колонн все так же обнимали ее с двух сторон, фонтаны без особого энтузиазма все били… Каменная стрела с крестом на макушке по-прежнему целилась в небо.

«Я скоро умру, а здесь ничего не изменится», — подумала Татьяна Николаевна. В ней произошла некая перемена. То, ради чего она прилетела сюда, то, к чему стремилась, то, что казалось ей простым и естественным, теперь, после посещения Святого Петра, страшило ее. Площадь стала почти пуста, только с левой стороны еще толпились группы туристов.

— Там магазин сувениров и почта Ватикана.

— Почта?

— Ну да. Престижно ведь отправить друзьям или родственникам открытку или письмо из самого Ватикана! Кроме того, на этом можно делать бизнес! Ватиканские проштампованные марки довольно высоко ценятся у нумизматов. Хочешь отправить кому-нибудь письмо?

— Мне некому, — растерялась Татьяна Николаевна.

— Жаль. Могли бы наладить прибыльное дело. Я бы тебе отсюда их посылал, а ты бы в Москве продавала!

«Я не вернусь больше в Москву», — подумала она. Эта мысль была прочной и окончательно обдуманной, но вместе с тем что-то в ней вызывало протест.

— Ты что же, не приглашаешь больше меня на Капри? — Она задала свой вопрос шутливо, прекрасно понимая, что поездка эта абсурд и ничего не может быть, но сердце ее вдруг замерло в ожидании ответа.

Он тихонько присвистнул:

— А ты согласна? Вот это да! Я уже просил узнать насчет твоего паспорта.

— Кого просил?

— Надю.

Татьяна Николаевна нахмурилась:

— Мне кажется, Надя не захочет ничего сделать.

— Захочет, если дать ей денег. Надя за деньги сделает все.

Какие глупые вещи иногда приходят в голову! Какой-то поддельный паспорт, какая-то сомнительная официантка, которая за деньги может сделать якобы все! Вдруг перед глазами Татьяны Николаевны предстало видение: белый каменистый берег, устремляющийся вниз к морю; роща вечнозеленых деревьев на плоской горной площадке; крутая лестница, чьи ступени несут в себе солнечный жар, и море… Чудесное море ласково плещется под ногами, шумит днем и ночью… И можно сидеть на горячих камнях, пить теплое сладкое вино, от которого кружится голова, и знать, что это будет продолжаться долго. Долго! И впервые за всю свою жизнь Татьяна Николаевна подумала, что «долго» — прекрасное слово.

Группа прелестных пожилых монашек в светло-сереньких платьицах и шапочках, похожих на детские, остановилась на углу площади возле них. Татьяна Николаевна рассеянно посмотрела в морщинистые загорелые лица, и вполне определенная мысль шевельнулась у нее в голове. «Ну должна же я хоть как-то дать о себе знать этому негодяю!» Она решительно потянула Цезаря за собой:

— Пойдем! Постоишь со мной в очереди?

— А как же? Ты же сидела возле моего льва!

Татьяна Николаевна купила конверт и листочек бумаги, подошла к окну, оглядела еще раз площадь собора Святого Петра. Цезарь деликатно отошел в сторонку, а она все думала, что бы ей написать своему врагу, человеку, все чувства к которому умещались в одно огромное емкое слово — «ненависть».

«Проклинаю тебя!», пришедшее из Ватикана, могло бы напугать кого угодно, но не его. Кроме того, Татьяна Николаевна не знала, какие отношения у ее врага с Богом. Нет, «Проклинаю тебя!» она решила не писать, уж очень это звучало по-дамски. Еще был вариант — «Чтоб ты сдох!» — но ей показалось, что это тоже не совсем подходит. Это было ее заветным желанием, но в этой фразе присутствовал оттенок шутливости, так обычно беззлобно ругаются, а ей вовсе не хотелось шутить.

«Не знаю, что написать!» — растерялась она. Но конверт был куплен, Цезарь стоял вместо нее в очереди, которая уже подходила к заветному прилавку, и, оглянувшись, Татьяна Николаевна увидела, что он машет рукой. Надо было срочно что-то придумать.

«Ты козел! В нашей квартире тебе все равно не придется наслаждаться жизнью! А сама я вышла замуж за миллионера и уезжаю на Капри!» — быстро написала она. Конечно, это была ложь, но она знала, что именно такая ложь больше всего расстроит ее бывшего зятя и его новую жену, похожую на лисицу. Быстро, чтобы не передумать, она запечатала конверт. Милый молодой человек спросил, в какую страну отправлять письмо, и шлепнул на конверт соответствующую цене марку. Татьяна Николаевна стала писать адрес. «Россия…» — надписала она и почувствовала, что рука ее остановилась. Она напрочь забыла адрес своего обезличенного и проданного дома.

Ей пришлось достать из сумочки паспорт и посмотреть, что там написано в печати о прописке. Название улицы, дом и номер квартиры она вывела так, как будто это был не заезженный и завязший в памяти шифр, который она автоматически набирала чуть ли не всю свою жизнь, а адрес совершенно чужого ей человека. Быстро отдав письмо служителю, она поблагодарила и вышла на улицу с изменившимся лицом.