Книга Говардс-Энд - Эдвард Форстер

— Не превратит, если вы дадите им крупную сумму. Свалившееся с неба наследство не сделает человека попрошайкой. Вред приносят мелкие подачки, распределяемые среди слишком многих людей. Деньги учат жизни. Они учат лучше, чем то, что на них покупается. — Послышались возражения. — В определенном смысле, — добавила Маргарет, но возражения не прекратились. — Ну хорошо, разве человек, научившийся верно распоряжаться своим доходом, не самый яркий пример цивилизованности?

— Но это как раз то, чего не станет делать ваш мистер Баст.

— Дайте им шанс. Дайте денег. Не суйте им, как младенцам, книжечки со стихами и билеты на поезд. Дайте им капитал, чтобы все это купить. Когда наступит ваш социализм, возможно, картина будет иная и мы начнем рассуждать в терминах предметов потребления, а не наличности. Но пока дайте людям наличные деньги, ибо это основная нить цивилизации, какой бы ни была нить уточная. Воображение должно играть, опираясь на деньги, и реализовывать их ярко и широко, потому что деньги… это вторая по значимости вещь на свете. Они так замалчиваются и затушевываются, в людях встречается так мало здравомыслия — о, конечно, я помню о политической экономии, но среди нас совсем не многие способны трезво судить о собственных доходах и согласятся с тем, что независимые суждения в девяти случаях из десяти суть результат независимых финансовых источников. Деньги. Дайте мистеру Басту денег и не беспокойтесь за его идеи. Он сам их себе найдет.

Она откинулась на спинку стула, а наиболее серьезные члены клуба принялись истолковывать ее слова на собственный лад. Женский ум, хотя и жестко практичный в обыденной жизни, не может вынести, когда в разговоре принижаются высокие идеи. Поэтому у мисс Шлегель спросили, как она может говорить такие ужасные вещи и чего достигнет мистер Баст, если получит весь мир, но потеряет свою душу.

— Ничего, — ответила она, — но он не разовьет свою душу, если не будет обладать хотя бы частью этого мира.

Тогда ей сказали, что нет, такого не может быть, а она согласилась с тем, что измотанный работой клерк может спасти свою душу в небесных сферах, где его усилия будут приравнены к делам, но отвергла предположение, что он когда-нибудь сможет исследовать духовные истоки мироздания, когда-нибудь познает редкие телесные радости или достигнет незамутненных и страстных отношений с себе подобными. Другие дамы критиковали структуру общества: собственность, прибыль и прочее, — а Маргарет рассматривала конкретных людей, пытаясь понять, как в нынешних условиях их можно сделать счастливее. Творить добро для всего человечества бессмысленно: такие пестрые усилия неизбежно расползутся по огромной площади, подобно пленке, и в результате покроют единым серым цветом все вокруг. Сделать благое дело одному человеку или, как в данном случае, нескольким — вот тот предел, на который она осмеливалась надеяться.

Маргарет было нелегко среди идеалистов и политических экономистов. Расходясь во мнениях по всем остальным пунктам, и те и другие единодушно отвергали ее точку зрения и соглашались с тем, что деньги миллионерши нельзя выпускать из рук. Серьезная девушка предложила план «личного надзора и взаимопомощи», который должен был довести бедняков до состояния тех, кто не так уж беден. Хозяйка весьма кстати заметила, что она как старший сын должна, несомненно, фигурировать в качестве наследника умирающей. Маргарет без энтузиазма согласилась с ее притязаниями, но тут поступило еще одно заявление от Хелен, объявившей, что она больше сорока лет была домработницей миллионерши, страдая от перекармливания и недоплаты, и разве не следует выделить что-то и ей, такой толстой и такой бедной? После этого миллионерша прочла вслух свое завещание, в котором все свое состояние отказала министру финансов Великобритании. Засим и преставилась. Серьезная часть дискуссии имела больше достоинств, чем шутливая — в мужских дебатах чаще бывает наоборот, не так ли? — но встреча завершилась довольно весело и дюжина счастливых дам разошлись по домам.

Хелен и Маргарет проводили серьезную девушку до станции «Баттерси-бридж», и по дороге их спор не умолкал ни на минуту. Когда девушка уехала, сестры, почувствовав облегчение, заметили, как прекрасен вечер. Они повернули назад, в сторону Оукли-стрит. Фонари и платаны, вторя линии набережной, вносили в окружающий пейзаж столь редкую для английских городов величественную ноту. Скамьи в основном пустовали, но кое-где были заняты людьми благородного сословия в вечерних туалетах, вышедшими из стоявших поодаль домов насладиться свежим воздухом и шепотом подступающего прилива. Есть что-то континентальное в набережной Челси. Это открытое место, к счастью, используется по назначению, что, скорее, характерно для Германии, чем для нашей страны. Когда Хелен и Маргарет присели на скамью, город позади них предстал огромным театром, оперной сценой, на которой дают какую-то бесконечную трилогию, а они сами парочкой довольных зрителей, которые не прочь пропустить немного из второго акта.

— Холодно?

— Нет.

— Устала?

— Не важно.

Поезд серьезной девушки с грохотом перевалил через мост.

— Послушай, Хелен…

— Да?

— Мы что, и вправду будем следить за судьбой мистера Баста?

— Не знаю.

— Думаю, не будем.

— Как хочешь.

— По-моему, это ни к чему, если не собираешься по-настоящему заняться изучением людей. Наша дискуссия заставила меня задуматься. Мы хорошо побеседовали с ним на восторженной волне, но представь себе, что будет, если говорить с ним о вещах рациональных. Не следует играть с дружбой. Нет, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Есть ведь еще и миссис Ланолин, — зевнула Хелен. — Такая скучная.

— Да, а может, даже хуже, чем скучная.

— Хотелось бы знать, как к нему попала твоя визитная карточка.

— Но он сказал… что-то про концерт и про зонтик…

— Тогда карточка видела жену…

— Хелен, пошли спать.

— Нет, еще немножко. Так красиво. Скажи мне… Ах да… Ты сказала, что деньги — это основная нить мира?

— Да.

— Тогда что будет уточной нитью?

— Это во многом зависит от нашего выбора, — ответила Маргарет. — Но это что-то не деньги. Больше ничего не скажешь.

— Гуляние по ночам?

— Возможно.

— Для Тибби — Оксфорд?

— Видимо, так.

— А для тебя?

— Теперь, когда нам придется покинуть Уикем-плейс, я начинаю думать, что это наш дом. Для миссис Уилкокс, это, без сомнения, был Говардс-Энд.

Собственное имя всегда услышишь даже на большом расстоянии. Мистер Уилкокс, сидевший с друзьями на скамейке вдали от сестер, услышал свое и, встав, направился к девушкам.

— Грустно думать, что место иногда может оказаться важнее человека, — продолжала Маргарет.

— Почему, Мег? Места обычно гораздо приятнее. Я скорее буду вспоминать дом лесника в Померании, чем толстого главного лесничего, который в нем жил.