Книга Митридат - Виктор Поротников

Как-то раз Митридат, движимый жалостью, прижал мать к себе, когда их никто не видел. Он хотел увлечь ее в укромный уголок дворцовых покоев, где они не раз уединялись средь бела дня еще совсем недавно, но царица воспротивилась этому.

— Мне приятно, что я по-прежнему желанна тебе, сын мой, — промолвила Лаодика, — но сейчас нам не повредит небольшой перерыв, чтобы разобраться в самих себе. Во всяком случае, я в себе должна разобраться. Скоро мне предстоит решать судьбу не только свою, но еще одного… человека.

И опять Митридат ощутил на себе этот непонятный странный пронизывающий материнский взгляд. Кого она имела в виду, говоря такие слова? Антиоху?.. Статиру?.. А может, своего младшего сына?

Митридат терялся в догадках, томился непонятными предчувствиями, старался взглянуть на себя и своих близких глазами постороннего человека. Он просил прощения у матери и Антиохи при каждом удобном случае, чувствуя свою вину перед ними за свои отношения со Статирой. Припадал к ногам Статиры, мысленно казня себя за то, что не разглядел сразу, насколько она лучше и нежнее Антиохи.

Статира воспринимала эти бурные излияния брата как должное. Их взаимная привязанность росла с каждым днем, хотя между ними не было сказано ни слова о любви. Соединяющая их нить была соткана из взаимного вожделения и тех впечатлений, какие они носили в душе после страстных объятий на ложе.

В начале осени из Диоскуриады в Синопу прибыло пышное посольство на том же самом корабле, только выкрашенном в красный цвет. Жениха среди послов не оказалось, хотя он обещал лично доставить свою невесту в Диоскуриаду.

Глава посольства, льстивый улыбающийся грек, поведал царице Лаодике, что Провака отвлекли от этой поездки «неотложные дела».

— Что за дела? — нахмурилась Лаодика, не выносившая людей, которые не держат слово. — Твой повелитель берет в жены не какую-нибудь пастушку, но дочь понтийского царя, мог бы отложить на время все заботы.

— К сожалению, царица, эту напасть отложить невозможно, — печально вздохнул посол, — на наши земли опять напали варвары, живущие в окрестных горах. Провак собрал войско, чтобы отразить их.

— Так у вас там война? — насторожилась Лаодика, не переставая хмуриться. — В таком случае до свадьбы ли будет Проваку?

— О царица, — заулыбался посол, — все греческие города на побережье Колхиды живут такой жизнью: варвары тревожат нас, мы тревожим варваров. Впрочем, колхи и гениохи бессильны перед стенами городов. Все, что они могут, это опустошать наши поля и виноградники. Дикий народ!

— Ну, если так… — неуверенно промолвила Лаодика, немного успокоившись. В ней росло желание не выдавать Антиоху за Провака, и, чтобы подавить его, она вспомнила оскорбления, которые бросала ей дочь.

Вскоре красный корабль отплыл обратно к берегам Колхиды, увозя царскую дочь и ее приданое.

Глава двенадцатая. СМОТР

После отъезда Антиохи в Диоскуриаду Митридата не покидало чувство вины перед ней, словно он был в сговоре с матерью, мечтавшей поскорее избавиться от нее.

Внезапное охлаждение к нему матери также действовало на него удручающе. Митридат полагал, что с прекращением их интимных встреч между ними все же останутся трепетные поцелуи в уста, пламенные взгляды украдкой, волнующие объятия наедине, но ничего этого не было. Мать оставалась с ним холодно любезной и неприступной к нескрываемой радости Гистана. Старший евнух действительно знал слишком много.

И вот наступил день, которого Митридат поначалу ожидал с таким нетерпением и о котором совсем позабыл, увлекшись утехами на ложе.

Мнаситей и Багофан поставили Митридата в известность об ежегодном осеннем смотре войск в долине Хилиокомон. Пехота и конница уже расположились станом на равнине близ Амасии, необходимо было присутствие царя.

Сердце Митридата радостно заколотилось в груди при мысли, что он вновь увидит Сузамитру, а может, и Тирибаза, опять промчится верхом на коне, увидит горы вблизи и вдоволь надышится вольным ветром с горьковатым запахом полыни.

Митридат распорядился немедленно готовить коней в дорогу.

Мнаситей и Багофан незаметно переглянулись — такая расторопность им понравилась.

Статира неожиданно заявила, что хочет поехать вместе с Митридатом.

Она сама поговорила с матерью и каким-то образом сумела настоять на своем. Митридат не стал возражать против этого, не расставаться со Статирой в походе было и его тайным желанием.

Прощание Митридата с матерью получилось коротким и натянутым, словно оба стыдились проявлять на людях нежность друг к другу.

Лаодика поцеловала сына в щеку, пожелав ему удачи. Сын торопливо обнял мать, на краткий миг прижав ее к себе. Он шепнул, что будет думать о ней постоянно.

— Хочу в это верить, — негромко сказала царица, заглянув сыну в глаза. После чего Лаодика направилась к своей свите, застывшей на ступенях дворца.

Митридат поспешил к своему коню, которого держал под уздцы царский конюх.

В отряде, сопровождавшем Митридата и его сестру, было триста всадников. Почти все они были воинами Багофана. Половину из них составляли каппадокийцы, половину — армяне. Полсотни конников-греков были людьми Мнаситея.

Кроме вооруженных телохранителей и их предводителей за Митридатом следовали также царские слуги, на попечении которых находились двадцать мулов, навьюченных всем необходимым в дороге. Стояли теплые дни ранней осени.

В селениях, через которые проходил отряд Митридата, крестьяне давили виноград, веяли убранную пшеницу и овес, были заняты сбором плодов. Повсюду люди с любопытством взирали на молодого царя, показывали его детям; девушки по местному обычаю подносили Митридату воду и хлеб.

На пятый день пути взору открылся воинский стан на берегу реки. Вдалеке, на желтом горном утесе, высились стены и башни Амасии. Туда вела узкая дорога, петляя по склонам холмов. Долину окружали горы, поросшие лесом. За ближними горными кручами возвышались исполинские хребты, изрезанные трещинами, с изумрудными пятнами дальних горных лугов. Еще дальше вздымались заснеженные вершины конусообразных пиков, похожие на шлемы армян и каппадокийцев.

Митридат въехал в лагерь при звуках длинных персидских трубкарнаев.

Для него на небольшом возвышении был поставлен пурпурный шатер, перед которым стояли воткнутые древками в землю знамена понтийского войска.

Митридат спешился у шатра.

К нему приблизилась большая группа военачальников. Впереди шел Сузамитра в персидских шароварах и длинном плаще.

— Царю понтийскому привет! — улыбаясь, воскликнул Сузамитра.

— Привет и тебе от царя понтийского, — с улыбкой ответил Митридат.

Они со смехом обнялись и долго тискали друг друга в объятиях.

Затем Митридат увидел братьев Фраду и Артаксара. Узнал и своих царственных родственников, которые пришли к нему весной вместе с Сузамитрой.