Книга Римские призраки - Луиджи Малерба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоит заметить, такие категории применимы только к неподвижным фигурам, созданным живописцами и скульпторами, а девушка из деревни нудистов на Корсике вертела задом во всех направлениях, и ее можно было рассматривать с любой точки зрения.
В своей книге Джано описывает меня с любовью и обидой, и при этом он всегда близок к правде или, во всяком случае, к возможному и вероятному развитию событий. Благодаря своей интуиции и воображению он через Мароцию раскрывает мои чувства и мои грехи, а иногда дает мне советы. Я внимательно читаю все, что касается моей персоны, даже если автор идет в неверном направлении. Взять хотя бы кризис одиночества, якобы толкнувший меня в Барселону (до чего ошибочно его представление о моем одиночестве, вынудившем меня куда-то ехать). И каким же сюрпризом оказалось его разочарование после вечера и ночи, проведенных с толстозадой Валерией.
Несколькими строчками ниже следует безапелляционное утверждение, сразившее меня как пощечина, удивившее и обидевшее. «Дело в том, — пишет Джано, — что Мароция немного шлюха». Значит, Джано думает, что я тоже немного шлюха, ведь Мароция списана с меня. Почему немного? Либо ты шлюха, либо нет. А еще двумя строками ниже вдруг вспоминает Библию: мол, в следующий раз — огонь. Это угроза? И в чей адрес? Поскольку он пишет обо мне, значит, и угроза адресована мне? Следует ли мне опасаться за свою жизнь? Как знать. Джано забавляется, сея подозрения и угрозы. Возможно, он догадывается о существовании Луччо? И может, это даже не просто подозрение? Я не хотела бы рисковать здоровьем из-за пустяковой невоздержанности. Меня это тревожит.
Мне хотелось бы продолжить чтение, правда, от этого ужасного почерка глаза лезут на лоб, а слова вызывают тревогу, но у меня назначено свидание на четыре в студии Луччо, и я не могу терять такую возможность, которая даст выход моим осиротевшим чувствам и бьющим через край гормонам.
На улице проливной дождь, и я пытаюсь вызвать такси по мобильнику, хотя студия Луччо находится совсем близко. Конечно, когда идет дождь, свободное такси в Риме трудно найти, поэтому я решаю отправиться пешком под зонтиком, но все равно приду на виа делла Стеллетта промокшая до нитки. Интересно, захочет ли Луччо заняться любовью, не раздевая меня? Он на это еще как способен.
Не знаю, познакомить ли его с теорией Занделя об «однозадых» и «двузадых». И еще я ему не сказала, что читаю тайком роман Джано, где я — главное действующее лицо. Надо подумать, стоит ли делать такие признания.
А Дульсинея? Что говорит Дульсинея?
Я уверен, что Кларисса ежедневно прочитывает несколько страниц моей книги. Сейчас она очень нервничает и каждое утро принимает таблетку «Ксанакса» (я посчитал таблетки в ее коробочке; ничего страшного). В ее поведении я не вижу никаких последствий этого чтения. Правда, из-за моего почерка дело не обходится без лакун, но даже такой усеченный текст не может оставить ее равнодушной. То ли Кларисса — чудо самоконтроля, то ли в какой-то момент она взорвется, и я жду этого, чтобы придать новый поворот своему роману. Сам роман спровоцирует — благодаря чтению тайком и реакциям Клариссы, которые я держу под контролем, — будущее развитие событий. С одной стороны, мои страницы повлияют на ее поведение, — это мы еще увидим, — а с другой, все в свою очередь будет развиваться с учетом ее поведения.
В общем, я отдаю себе отчет в том, что роман, герои которого вдохновлены живыми персонажами, — просто сумасшедший дом. Пойди пойми, кто есть кто. Я немного дезориентирован, но доволен, что духу у меня еще хватает и я не сдаюсь.
— Хотелось бы найти предлог, чтобы представить тебя моему мужу, — сказала я Луччо, — дружеские отношения помогли бы нашим встречам выйти за пределы твоего дивана.
Луччо немного помолчал, возможно обиженный моим ироническим замечанием относительно его дивана.
— Это будет непросто. У нас разные интересы.
— В сущности, урбанистика, которой занимается мой муж, в приложении к Городу будущего могла бы стать объектом твоих исследований общественной жизни в современном городе.
— Почему бы и нет? Твой муж занимается будущим города, а Луччи Нерисси — будущим городского общества.
— Подождем подходящего случая.
Всякий раз, когда я строю хоть какой-нибудь план, касающийся Луччо, мысленно я уношусь к Занделю, обреченному на бездействие и страдания не только в настоящей жизни, но и в романе, который пишет Джано. Сейчас Зандель оторван от всего и от всех. Мне кажется, он хочет, чтобы о нем забыли, приговорили к damnatio memoriae,[15]и это меня приводит в смятение.
Какое существование он влачит? Стоит ли жить с такими настроениями? Не знаю почему, но мне приходит в голову бедный Иоганнес, погибший ночью на франкфуртском шоссе под ужасный металлический скрежет. Какая судьба хуже? Но я понимаю, что это пустая мысль, ее надо сразу же забыть.
Я обижена, и коробка шоколадных конфет не смягчает обиду. Если я решила думать о тебе, съедая шоколадку, то сообщаю, что своим молчанием ты бросаешь меня, уже бросил, в объятия Луччо. Вместо твоих шестидесяти шоколадок я предпочла бы короткий телефонный разговор. К тому же я должна следить за фигурой, так как достаточно десяти граммов шоколада, чтобы увеличить мой вес на один килограмм — вопреки всем законам физики. Может, среди твоих фантазий есть желание, чтобы я потолстела?
Как видишь, я теперь тоже подозреваю всех и во всем.
Во время одной из открытых дискуссий в муниципалитете с членом городской управы, занимающимся окраинами, — красивой белокурой и очень худой синьорой, — о планах благоустройства квартала Сант-Эджидио севернее вокзала Тибуртина, я предложил использовать мою Деконструктивную Урбанистику. Наконец всем стало ясно, что отныне многие урбанистические мероприятия должны начинаться с разрушения зданий, не гармонирующих с окружающими строениями и конечно же ветхих. В Нью-Йорке еще несколько десятилетий назад сносили какой-нибудь устаревший небоскреб и заменяли его новым — за исключением таких небоскребов-символов как Эмпайр Стейт Билдинг или почившие Башни-близнецы.
Один из архитекторов муниципалитета заметил, что подобную роскошь еще может позволить себе богатейший Чикаго. Спасибо, спасибо за разъяснение. Но потом, как обычно, многие, по крайней мере теоретически, согласились со мной и вынуждены были признать мои урбанистические теории.
По окончании дискуссии Кларисса, которая тоже была среди публики, представила мне некоего Луччи Нерисси: с ним она познакомилась в замке Святого Ангела на празднике издательства «Эйнауди», а потом встретилась в Барселоне, где была со своей приятельницей, с которой они причесывались у одного парикмахера. У этого Нерисси довольно неприятный вид — он похож на анатолийского турка из мусульманской иконографии: темная кожа, черные усы и низкий лоб. Мне пришлось согласиться с предложением Клариссы посидеть немного в баре на углу пьяцца Кампителли, но мне не хотелось оказаться рядом с этим типом. Он мне не понравился, однако я заметил, что они с Клариссой на «ты», и потому тоже стал говорить ему «ты», хотя, повторяю, мне это было неприятно. Тут вдруг у меня начался приступ аллергического кашля, казалось, что легкие вот-вот разорвутся. Ладно, ничего, сказал я себе, — но этого типа я не желаю больше видеть. Наконец он сообразил, что я к нему не испытываю никакой симпатии, и распрощались мы с ним очень холодно.
