Книга У чужих берегов - Георгий Лосьев

– Не будет решения. Я – член бюро. И еще найдутся... А если и будет – не выполню...

– Ты прежде всего коммунист! Или нет?

– Коммунист. Но незаконного решения выполнять не стану.

Лыков смотрит на меня.

– Слушай: что нужно сделать, чтобы закрыть и разобрать на дрова церковь?

– Какую церковь?

– Все равно какую! Ну, речь идет о Воскресенской церкви.

– Решение общины верующих...

– Вот и этот «законовед» то же говорит... А постановление схода, сельского собрания недостаточно?

– Нет, недостаточно... И почему вдруг так загорелось, Семен Александрович?

– Вот то-то и есть, что не загорелось! Ракитинская было загорелась, а эту черт не берет! Или, кажется, именно забрал в свое заведывание! У тебя что ко мне?

– Да так... Потолковать...

– После. Дай сперва доругаться с Иваном Иванычем... А еще лучше пройди в инструкторскую. Там Тихомиров сидит – уполномоченный по Воскресенскому кусту. Скажи ему, что я велел рассказать тебе про святых духов...

Тихомиров тоже мрачный и злой.

Оказывается, в Воскресенском после каждого постановления сельсовета о раскулачивании с церковной колокольни срываются и летят над селом тонкие и певучие звуки похоронного звона...

– А на колокольне – никого! Языки не шелохнутся, и безветрие полное...

– Каждый день, в определенное время?

– Я же говорю: в те дни, когда постановление выносится. Кончится заседание – и через полчаса – динь!.. динь! – и самое интересное, что число ударов каждый раз точно соответствует детям кулака! Понимаете, какая провокация?! По селу шепотки: «Андели господни незримо к колоколу спущаются и божьих сирот отмечают». Мужики в сторону отвертываются, бабы плачут. При агитобходах – наш в сени, хозяева вон из избы. А вчера уже пошло на угрозы: скоро, мол, должен колокол грянуть набатом, и тогда – коммунистов бог велит изничтожить! Вот какая пакость! Актив духом пал...

– Постой! А ты сам разъяснил, что никаких сирот не предвидится, что просто выселяем папашу в другие места и заставим трудиться.

– А то нет?! Да что толку! Хоть бы закрыть церковь и колокольню снести! Все равно поп из села сбежал.

– Ничего не выйдет.

– И Пахомов говорит: нельзя...

– Поднимался на колокольню?

– Два раза лазил на чертову звонарню, да ничего не разгадал. Постройка ветхая. Сделана по-старинному: не впритык к церкви, а поодаль...

– Церковь запирается?

– Заколочена совсем. Говорю, не работает церковь... Мы по ночам следили: не прячется ли кто? Нет, брат, никого не высмотрели... Что же делать, товарищ следователь?

– А что Лыков сказал?

– Продолжать коллективизацию.

– Так чего же еще?

Я простился с Тихомировым и, по обыкновению, направился к Дьяконову.

– Слыхал, что Тихомиров рассказывает про Воскресенские дела?

– У меня и без Тихомирова сводки есть... «Вечерний звон, вечерний звон! Как много дум наводит он...» Мой актив докладывает – никаких следов вокруг колокольни, и снег на ступеньках лестницы не тронут... А вокруг – пустырь.

– Слушай, Виктор Павлыч, а... если из церкви рогаткой?

– Ерунда, друг! Не получается: мой человек пишет – снег и вокруг церкви абсолютно чист. Ни следочка. А воздухоплавание в нашем районе не развито. Вот разве, что «ангелы»? Тебя Лыков еще не турнул в Воскресенское? Вот сейчас они кончат сражение и пошлют за тобой, как за известным в районе специалистом по борьбе с нечис...

Прозвенел настольный телефон.

– Да... Он у меня сидит. Хорошо, передам сейчас...

Положив трубку, Дьяконов подмигнул и потер руки.

– Как в воду смотрел! Велено тебе отправиться в село Воскресенское и вступить в борьбу с потусторонним миром. Приказано считать партийным заданием... У тебя к маузеру патронов много?

– Много не много, а есть...

– Одолжи мне взаймы... Лишка не давай – все равно не возвращу, а штук десяток... обойму. Дашь? И сам маузер свой возьми.

Я удивленно смотрел на Дьяконова.

– Поедем вместе. Дело у меня там есть...

– В Воскресенском?

– Понимаешь, сидит сейчас в Воскресенском матерый черт. Выходец из глубокой преисподней. Но не радуйся – к колокольному звону он никакого отношения иметь не может. Это черт другого плана. Более серьезного и... Словом, вот что: на мою помощь не рассчитывай... А я на твою помощь рассчитываю. Так что копайся в звонарне сам-один, но держись начеку!

Мы въехали в большое село под лай собак. Проезжая мимо темной громады церкви, я придержал лошадь. От колокольни отделился человек в тулупе с винтовкой и подошел к нам.

– Здравствуйте! Старший милиционер Прибыльцов!

– Здравствуйте, товарищ Прибыльцов. Вы чего здесь торчите?

– Тихомиров попросил подежурить…

– Ну и как?

– Да никак. Тихо... Не звонит…

– Вы меня знаете?

– Так точно, товарищ следователь...

– Идите домой. Нечего тут мерзнуть… Утром приходите в сельсовет.

– Аминь, аминь, рассыпься! – сказал Дьяконов, вылезая из саней, и добавил: – Ну, будь здоров! – сбросил тулуп в кошеву и зашагал в сторону, предупредив: – Будем жить поврозь. Ты в сельсовете, по своему обыкновению, а я в другом месте…

Я начал с осмотра «места происшествия».

С звонарни видна необъятная ширь заснеженных полей и перелесков... Высоко!

На здоровенных балках висят три колокола. «Языки» крепко привязаны к баллюстраде веревками. Средний колокол – великан. Не под стать сельской церкви. Сквозь налипший снежок просматривается густая рельефная славянская вязь.

Пол звонарни еще крепкий. Ходить можно без опасения, но добраться до колокола с пола – нельзя.

– У вас лестница есть приставная? – поинтересовался я у присутствующего при осмотре старичка – церковного старосты.

Тот погладил пегую бороду и взглянул на пономаря, сметавшего метлой снег с балюстрады.

– Поломатая, – вздохнул пономарь, – ишшо с войны поломатая... Должно, в дровянике, как не сожгли...

– Не лазим мы на верхотуру-то, – развел руками староста, – не к чему...

– А пыль сметать?

– И-и-и, батюшка! Ево, большой-то, как стеганешь билом, всю пыль ровно ветром сдует...

– Интересный колокол! Старинный, наверное?

– Древнее творение... На ем цифирь выбита и начертано уставным письмом: отлит сей колокол в тыща пятьсот семьдесят осьмом году – это ежели по нынешнему, юлианскому, летосчислению, во царствование великого князя и государя Иоанна четвертого... Вон куды евонное время-то доходит! До революции служил у нас один иерей. Знаток был по уставному письму. Он и прочел. И еще сказывал: писано на колоколе – чистого серебра влито в раствор сколь-то, уж не упомню, пудов... Знаменитое творение!