Книга Обмененные головы - Леонид Гиршович

Все завершается трехдневной каталепсией. Оправившись, Кунце уезжает из Италии – но не в Вену, а в Мюнхен, там он совершенно меняет композиторскую манеру: из ригориста превращается в необузданного сладострастника гармонии. Хотя уроков Брукнера не забудет никогда. Но и в Вене тоже больше не появится – покуда жив Брукнер (T1896 г.).

Восемь лет, проведенные в Мюнхене, чрезвычайно важны для молодого Кунце и чрезвычайно плодотворны. За эти годы он становится европейской величиной. Взять хотя бы его оперу «Император Максимилиан», где вагнеровское золото неожиданно соседствует с золотом инков ; где надменное арийское maestoso пропарывается латиноамериканскими ритмами – ничего общего не имеющими с той стилизованной «Иберией», которую так любят выпускники Парижской консерватории. Скоро Ромен Роллан назовет Кунце «Прометеем новой немецкой музыки». Другой иностранный писатель, подвизавшийся в это время на поприще музыкального рецензирования, откликнется на лондонскую премьеру «Императора Максимилиана» статьей под названием «Вагнер умер – да здравствует Кунце!» (Бернард Шоу в 1897 году ).

Четырьмя годами раньше, как раз в год загадочной смерти Чайковского в Петербурге, приходит известие из Вены: Кристиан Кугльбауэр спешно перебрался за океан. Другое известие. Уже из-за океана, из Буэнос-Айреса: в возрасте сорока семи лет от рака горла скончался Готлиб Алоиз Кунце. Судьба вернула ему голос – видно, не могла допустить, чтобы отец Готлиба Кунце улучшал породу аргентинских коров где-нибудь на границе с Парагваем. Он даже выступал перед публикой, но это была отсрочка платежа, причем под убийственный процент: гортань исцелилась от ларингита, чтобы быть затем пораженной раком.

Вместе с Рихардом Штраусом, Зоммером, Решем и другими известными музыкантами Кунце основал общество по охране авторских прав композиторов.

Еще до отъезда в Италию Кунце приобрел навыки дирижирования. Теперь ему представилась возможность проявить себя как дирижеру, исполняя не только свои партитуры, но и многое из сокровищницы мировой музыки. Он концертирует по всей Европе, одной Вены избегает – как зачумленной. Короткое время он исполняет обязанности первого капельмейстера в Аугсбурге – где его еще многие помнят ребенком – и снова возвращается в Мюнхен.

И вдруг совершенно невероятное приглашение: тридцатилетнему музыканту, хоть и стяжавшему уже огромную популярность в Германии и за ее пределами, предлагают занять должность музыкального директора Венской оперы, должность, которую он вскоре уступит Густаву Малеру – как то впоследствии будет им объясняться – под нажимом еврейских кругов.

Но пока еще до подобных объяснений далеко. На Парижской Всемирной выставке тысяча восемьсот девяносто восьмого года (со стыдом узнаю, что русская музыка была там представлена Николаем – язык не сломайте – Феопемтовичем Соловьевым ) с громадным успехом исполняется струнный октет Кунце. Помимо автора, восторги относятся и к игре первого скрипача – шестнадцатилетнего вундеркинда из Мемеля Йозефа Готлиба. Завязывается дружба «Готлиба большого» с «Готлибом маленьким». Йозеф Готлиб станет первым исполнителем многих сочинений Кунце: скрипичного концерта, С-dur'ной сонаты, квартетов, трио. На исходе века, в октябре – ноябре 1899 года, они совершают совместное путешествие в Испанию и Португалию. Из впечатлений этой поездки рождается симфония-концертанте «Дон-Кихот и Дульсинея», программное сочинение для виолончели, скрипки и симфонического оркестра. В том же 1900 году пишется «Рог изобилия», оркестровые вариации на тему неизвестного миннезингера XIV века (в моей жизни первое услышанное сочинение Кунце, еще в Харькове). Вещь встречает довольно прохладный прием, Кунце ее переделывает, правда, потом снова возвращается к первоначальной редакции.

Зато в тысяча девятьсот втором году пользуется триумфальным успехом «Баллада Редингской тюрьмы» для альта (певицы) и симфонического оркестра, посвященная памяти «К.К.» – скончавшегося незадолго до того в деревеньке Урбана, Иллинойс. После первого парижского исполнения этой вещи Парижская академия избирает Кунце своим членом-корреспондентом. (Дальнейшие академические титулы Кунце: в 1909 году Бреславльский университет присваивает ему степень доктора философии honoris causa; в 1934 году Оксфордский университет присуждает ему степень доктора музыки – в книге «По ту сторону любви и ненависти» приведена фотография, которую я уже однажды видел: Кунце в оксфордской мантии.)

В девятисотых – девятьсот десятых годах Кунце создает основные оперные сочинения: «Анабелла» (1904), «Обмененные головы» (1905), «Болтунья» (1907), «Покинутая Дидона» (1912), «Женщина в тени» (1919), «Медея» (1920).

В его личной жизни никаких видимых перемен не происходит. Одно время идут разговоры о его помолвке с некой Зисси Вермут (Wermuth), но, как шутили тогда, Кунце все же предпочитает остаться абстинентом. Лето тысяча девятьсот восьмого года он проводит на Бодензее, где от чрезмерного увлечения греблей у него развивается заболевание сердца. Врачи предписывают «режим»: Кунце полгода дышит сосновым воздухом в окрестностях Кенигсберга – и болезнь бесследно исчезает.

В 1910 году Кунце, которому сорок два года, впервые покидает европейский континент и отправляется в Соединенные Штаты дирижировать своими операми. Тогда же его отношения с Йозефом Готлибом, проникнутые до сих пор «настоящей сердечной близостью», начинают охладевать и завершаются полным разрывом (1912 год).

Я ожидал другого. Я думал, что это случилось намного позже – когда уже «пан профессор» стоял в своем кабинете с пистолетом у виска и повторилась история из чеховской «Дуэли». Ничего подобного. Черным по белому написано: полный разрыв с «Готлибом маленьким» в год написания «Покинутой Дидоны». (В этот год мой дед Йозеф-Юзеф женится на рижской еврейке Вере Шелоге. Двадцатидвухлетняя Вера Шелоге, подобно многим молодым русским художникам, посещает в Мюнхене школу Абе («большая бревенчатая изба в псевдорусском стиле с петушками на Георгенштрассе» , я в Мюнхене ни разу не был – наверное, не сохранилась.) Йозеф Готлиб оказался в Мюнхене по делам. Они познакомились, возвращаясь с одного концерта вместе в трамвае… Мне вспоминается, как в Харькове распевали: «Шел трамвай десятый номер, в том трамвае кто-то помер, тянут-тянут мертвеца, умца-дрица-цацаца». Это и впрямь могла быть «десятка», ходившая тогда мимо концертного зала, мимо университета, в сторону Швабинга. Я это знаю, потому что как раз именно в этом самом десятом номере трамвая – в Мюнхене они были голубые, в отличие от Берлина, – некая пассажирка разрядила свой пистолет в господина, сидевшего, «зажав между коленями футляр со скрипкой». Но это уже из другого романа .)

Первая мировая война совпадает у Кунце с периодом тяжелого душевного упадка. Он почти безвыездно живет в местечке Шпитак (Верхняя Австрия), ничего не пишет – «занимается на рояле». Отчасти это следствие шока, вызванного гибелью Агаты (сестры, утонувшей со всем своим семейством в самый канун войны, – действительно, «Титаник» в миниатюре), ну а отчасти… Кто может знать, что творилось в его душе.

Повод пробудиться, выйдя из затянувшегося кризиса, представился, когда из Буэнос-Айреса пришло приглашение: Кунце предлагали принять участие в большом фестивале современной музыки, одновременно совершив концертное турне по ряду городов и стран Южной Америки. Он соглашается неохотно: «Что ж, съезжу на могилу отца» (он ее не найдет).