Книга Крылья огня - Чарлз Тодд

– Ланселот родом из Франции, – заметил он, ерзая в кресле: он боялся, что его колени вот-вот задымятся. Хэмиш, как всегда чуткий к смене настроений Ратлиджа, что-то проворчал об адском пламени и проклятии.

– Да, очень похоже на француза – перехитрить Гиневру! В наших краях ни о чем подобном не слышали до тех пор, пока лягушатники не переврали все, что могли!

Ратлидж подавил смешок и воспользовался словами своего собеседника как поводом, чтобы сменить направление разговора.

– А что говорили в ваших краях о Тревельян-Холле и о красивой дочери Эйдриана Тревельяна?

– Ничего! – сухо ответил доктор, обернувшись к нему. – Розамунда, как жена Цезаря, всегда была выше подозрений!

– Что случилось с Ричардом Тревельяном?

Старик с грустью покачал головой:

– Кто знает? Если бы его украли цыгане, можно было ожидать, что он вернется домой, если сумеет убежать. Но в последующие годы ни один мальчик… или взрослый мужчина… не явился в Тревельян-Холл и не назвался Ричардом.

– А Розамунда поверила бы, если бы такой мальчик… или мужчина… явился?

– Розамунда была женщиной умной. Она заставила себя поверить, что мальчика украли – или он убежал и потерялся, а затем просто не захотел возвращаться. В ее сердце теплилась надежда. Она уверяла Джеймса, что мальчик рано или поздно вернется. Что он сбежал из дома, чтобы записаться в армию, и какой-нибудь фермер или возчик скоро привезут его назад, усталого и голодного.

– А мисс Оливия?

Доктор Пенрит нахмурился:

– А знаете, странно. Мисс Оливия никогда не плакала. Она ходила искать брата вместе с другими; из-за больной ноги она ездила на пони. Была на пустоши и в тот день, и на следующий. Потом я встретил ее на дороге и отправил домой. Она показалась мне смертельно усталой; я испугался, что она снова заболеет. А она вдруг посмотрела на меня в упор и сказала: «Ричард хотел, чтобы на его могиле стоял ангел… Он сам мне так сказал. Я хочу купить такую статую, только маленькую, чтобы вспоминать его. Как по-вашему, сколько она может стоить?»

– И что вы ей ответили? – спросил заинтригованный Ратлидж.

– Что не принято ставить памятник, пока не найдут тело. На что она довольно серьезно ответила: «Нет, принято! На нашем кладбище есть памятники тем, кто погиб в море». К тому времени, как ее привели домой, у нее началась лихорадка, а потом я больше не слышал от нее разговоров об ангелах и надгробных плитах.

Ратлидж неожиданно для себя вспомнил стихотворение в одной из первых книжек О. А. Мэннинг. Оно начиналось словами:

Могилу того, кто в море сгинул в шторм,

Стережет на кладбище ангел.

Моему любимому места нет нигде – ни в земле, ни в воде.

Мне негде оплакать его уход, ощупать землю рукой,

И некуда розы нести – кроваво-красные розы…

Он попытался вспомнить последние строчки, но ему это не удалось.

Их вспомнил Хэмиш – и произнес со своим шотландским акцентом:

Но хрупкий ангел хранит твой сон,

А в ногах в твою память фиалки растут.

Оливия знала, точно знала, где покоится Ричард. Если он найдет то место, он раскроет дело!

Когда принесли чай, Ратлидж спросил своего собеседника о смерти Джеймса Чейни, но доктор Пенрит с грустью покачал головой:

– Я не мог сказать Розамунде правду о его смерти… Хорошо, что ему хотя бы хватило ума приставить дуло к виску, а не вложить его в рот, чтобы все поняли, что он замыслил! Теперь уже никто не сможет понять, была его смерть несчастным случаем или нет. Может быть, мысль о револьвере посетила его внезапно и он просто не успел все как следует обдумать? В барабане оставалась всего одна пуля… Он выстрелил в себя, чтобы покончить с болью. Таково мое предположение.

– Кто в тот день был в доме?

– Все. Оливия. Николас. Розамунда. И Эйдриан, конечно. Все Фицхью тоже были, Брайан привез новых чистокровных кобыл. Ко мне послали Кормака; он умолял меня поспешить, надеялся, что я еще успею. Но я, едва войдя и увидев Джеймса, понял: все бесполезно.

– А мысль об убийстве вам тогда в голову не пришла?

– Да что вы такое говорите! Как будто самоубийства недостаточно… И потом, кто мог убить Джеймса? Он был добрым, хорошим человеком. И семья его много страдала… Не знаю, кому хватило бы черствости усугублять горе Розамунды! В наших краях вы не найдете таких жестоких людей!

От волнения старый доктор расплескал чай, и Ратлидж, опустившись на колени, вытер его салфеткой, повернувшись спиной к пылающему огню.

– Что сказала Оливия, узнав о смерти Джеймса?

– Не помню, – брюзгливо ответил доктор Пенрит. – Джеймс Чейни умер уже давно; тогда меня волновала не столько Оливия, сколько Розамунда и ее отец. После того случая Эйдриан так и не оправился…

Глаза старика подернулись пеленой; он смотрел в прошлое, о котором не хотел вспоминать.

– Я шел за их гробами, – с грустью продолжал он. – Не потому, что они были моими пациентами. Не ради Эйдриана. А потому, что в их доме я находил то, что после не знал ни под одной крышей, даже своей собственной. В Тревельян-Холле жили весело, радостно… и счастливо. Но самое главное – там жила слава. Брайан Фицхью как-то говорил: по его мнению, все дело в самых камнях Тревельян-Холла. Нужные качества передаются по наследству, вместе с фамилией и землями Тревельянов. Конечно, он нес романтическую чушь. Обычное ирландское низкопоклонство! И все же я прекрасно понимал Брайана. Я испытывал примерно те же чувства с тех пор, как впервые увидел ее. Все дело в Розамунде…

Расчувствовавшись, старик ослабел. Начал медленно клевать носом над своей чашкой, пока не уткнулся подбородком в галстук. Ратлидж осторожно убрал блюдце подальше от искривленных пальцев. Положил на поднос мокрую салфетку и тихо вышел в коридор, который, по сравнению с гостиной, показался ему блаженно-прохлад ным.

Миссис Хокинз взяла у него поднос и, словно извиняясь, сказала:

– Он вот так засыпает каждый день. Иногда невольно думаешь… – Она ненадолго замолчала, а потом заговорила о другом: – Спасибо, что пришли и немножко подбодрили его… Вряд ли вы долго пробудете в Боркуме, но я знаю, отец с удовольствием еще повидается с вами до вашего отъезда.

– А вы хорошо знали Оливию Марлоу? – спросил Ратлидж, глядя в окно. Дождь все не прекращался.

– Всякий раз, как мы встречались, она держалась вполне дружелюбно, но… нет, я не могу сказать, что хорошо знала ее. Да ведь она и выходила нечасто. Я очень удивилась, узнав, что она писала стихи. В конце концов, она была инвалидом, верно? И свободного времени у нее было сколько угодно. Иногда по вечерам к нам заходил Николас – он навещал моего отца. Я всегда думала, что Николас женится на Рейчел. – Миссис Хокинз порозовела. – Другого такого человека, как он, я не встречала. В нем чувствовалось дерзание… и большая сила. – Она нагнулась и вынула из фарфоровой подставки у двери старый зонтик. – Вот, возьмите, если хотите. Иначе вам точно придется вызывать врача – заболеете от сырости. – Миссис Хокинз поспешно продолжала: – Николас пытался оградить Оливию от всего. Наверное, ему казалось, что он способен унять ее боль и прогнать мрак, окружавший ее. Он очень старался ей помочь, очень было заметно – во всяком случае, мне… Когда я узнала, как он умер, я подумала, что он по-прежнему боялся за нее, даже в смерти. Как будто он надеялся и дальше защищать и охранять ее…