Книга В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков

Бойцы, видимо, чувствовали мысли друг друга. В том числе и его, лейтенанта Воронцова. Чем он отличался от них, рядовых штрафников и сержантов? Тем, что в бою по уставу должен двигаться в последней цепи? Что получал дополнительный паек? Что месяц службы в штрафной роте ему засчитывался за полгода? А сроки выслуги для получения очередного воинского звания сокращались наполовину? Так пуле это безразлично. Ей все равно, чья голова над бруствером торчит и кто бежит по полю. Не понимает она никаких различий.

— Товарищ лейтенант, — услышал он голос Сороковетова, — огневого припасу с гулькин нос осталось. Считай, нечем воевать.

— Вы что, винтовки побросали?

— Винтовки при нас. А вот мин всего три. — Сороковетов покряхтел, повозился в просторном, расширенном для миномета ровике, и сказал: — Утром, должно быть, дальше пойдем? А, товарищ лейтенант?

— Еще неизвестно. Приказа не было.

Что мог ему сказать он? Не мог же он признаться минометчику, который сидел сейчас рядом с ним в окопе с перевязанной рукой, что ему тоже хотелось бы, чтобы роту отвели во второй эшелон. А Сороковетов молодец. Ранен. Другой бы на его месте уже на том конце поля был, уползал бы в тыл, греб всеми четырьмя. Искупил кровью. А этот остался. Вот выведут роту из боя, решил Воронцов, и на Сороковетова обязательно напишу ходатайство на награду. Медали вполне достоин. И на сержанта Численко, и на пулеметчика Барышева, и на того солдата, которого он перевязывал в окопе.

— Сороковетов, я же тебе сказал: иди в тыл. У тебя же не царапина. Ранение серьезное. Имеешь полное право.

Воронцов сам перевязывал Сороковетова. Минометчику осколком пробило ладонь. Видимо, задело кость. Вначале, в горячке, Сороковетов храбрился, ворочал пальцами, смеялся, радуясь, видать, тому, что закончилось его пребывание в штрафной роте, что впереди госпиталь, а там запасной полк или сразу — в родную часть. А теперь, видать, стало крутить. Глаза помутнели.

— Поздно уже. — Сороковетов вытер шершавой изнанкой лопуха пот со лба. — Везде патрули. Спросят: откуда ты, шурик? И разбираться не станут, к березке прислонят… Завтра утром пойду. Если тихо будет. Рука что-то млеет. У вас пожевать ничего нет?

Воронцов вспомнил вдруг, что у него в полевой сумке лежат три сухаря. Он откинул клапан, достал носовой платок, в который всегда заворачивал съестной припас. Сразу запахло хлебом, перебивая все дурные запахи, скопившиеся в траншее. Он на ощупь выбрал один, самый толстый, и сунул в темноту, в сторону минометного ровика:

— Держи, Сороковетов. С ребятами поделись. — Он внимательно всмотрелся в бледное лицо минометчика. — Вот что, Сороковетов: хреново станет, скажи. В тыл отправим. Провожатого дам. Ты и так сегодня сильно нам помог.

Воронцов никогда не ел свой доппаек в одиночку. Бойцы, получая хлеб, рыбу и котелки с кашей, садились поотделенно. Расстилали плащ-палатки, резали хлеб, потом делили. Каждому хотелось заполучить горбушку — в горбушке, так всем казалось, было больше хлеба. Если это происходило не во время боя, он обедал по очереди с каждым отделением. Вываливал на плащ-палатку свои рыбные консервы или банку американской тушенки, прозванной бойцами «вторым фронтом», иногда трофейные галеты, иногда вяленую воблу, иногда селедку, завернутую в промасленную бумагу. Бросал рядом фляжку с водкой. Отделение одобрительно гудело, расчищая для взводного самое удобное место. «Приварку», как они прозвали лейтенантский доппаек, всегда были рады, хоть и доставалось от него каждому всего-то на зубок. Ценилось другое.

Больше других он не ел. Больше других не пил. Положенный ему табак, а иногда папиросы отдавал пулеметчикам. Ничем он не отличался от своих бойцов. Разве что двумя звездочками на потертом погоне.

Время подошло к полуночи, когда по дороге со стороны поля послышался скрип тележных колес.

— Старшина едет! — сразу пронеслось от окопа к окопу.

— Обоз наш подошел!

— Ну, слава тебе господи! — вздохнул кто-то из бронебойщиков. — У меня уже от щавеля скулы сводит.

Через несколько минут по траншее понесли термосы и бачки. Загремели котелки. Бойцы ели, не покидая своих ячеек. Сразу притихли разговоры. Слышался стук ложек, смех. Чуть погодя потянуло злым солдатским табачком, смешанным с донником, заросли которого Воронцов видел в этой местности по всем обочинам дорог, закраинам полей и огородов. Не все поля были распаханы и засеяны. Брошены под зарость и некоторые огороды. Хозяева то ли ушли в беженцы, то ли сгинули где. Вот и лиховали на удобренной паровой земле лебеда, полевая ромашка да жилистый донник. Его-то солдаты и сушили, подмешивая в табак. Курева получалось больше и дух ядреней.

— Старшина! — услышал Воронцов насмешливый голос лейтенанта Медведева. — Ты там Каца нигде не подобрал?

Дался ему этот Кац.

Старшина что-то пробормотал в ответ. Он и сам чувствовал себя виноватым. Оказывается, заблудился сперва, приехал к гвардейцам, а те ребята нагловатые, едва не раскулачили его.

— Гвардия, леший их маму… Им все можно! — возмущался старшина, переживший неприятные минуты.

Только прибрали котелки, прибыл связист из штаба полка. Передал донесение. Воронцов тут же выслал за ним своих связистов. Те выскочили из траншеи и побежали через поле, оставляя на росе темный след и поблескивавший под луной телефонный провод. Через час заработал аппарат.

Пакет, доставленный из штаба полка, был адресован старшему лейтенанту Кацу. И вскрывать его, зная непростой характер замполита, Воронцов не стал. Зазвонил телефон, и голос полковника Колчина тут же спросил:

— Кто у аппарата?

— Командир первого штурмового взвода лейтенант Воронцов, товарищ Первый.

— А, это ты, лейтенант. Где политрук?

— Старший лейтенант Кац должен вот-вот появиться, — чувствуя, что сохнет в горле, ответил Воронцов.

— Что значит появиться? Откуда? Из тыла?

Воронцов молчал. Что он мог ответить командиру полка? Что замполита он в последний раз видел перед атакой на Бродок? Что не знает, где он находился? Пусть спрашивает у Гридякина. Это его работа.

В трубке некоторое время шипело и щелкало. Потом Колчин спросил:

— Кто руководил боем во время взятия Бродока?

— Командиры взводов лейтенанты Нелюбин, Медведев и Бельский. В отсутствие командира роты капитана Солодовникова, выбывшего по ранению, обязанности ротного временно принял на себя я как командир первого взвода.

— А Кац где? Где, я спрашиваю тебя, Кац? — закричал вдруг полковник Колчин. — Будем покрывать труса и дальше? Всем полком!

Воронцов молчал.

— Хорошо. — Голос командира полка был уже спокойным. — Докладывай обстановку.

Воронцов доложил о потерях, о том, что вместе с ними в селе находятся все уцелевшие во время атаки танки и что их поддерживает батарея ПТО той же танковой бригады.