Книга Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер

— Если хочешь знать настоящую причину опоздания, я объясню — мы с Бетси поссорились. Нам потребовалось время, чтобы все уладить. — Объем работ для изобретения этого оправдания был огромен. Она даже поразилась, зачем ей это надо. Уже почти два часа, в вечер у нее был очень сложный.

— По какому поводу?

Ирина лихорадочно перебирала детали разговора с подругой, выискивая то, что можно было бросить, как кость, однако ничего подходящего не приходило в голову.

— Не хочу загружать тебя всякими глупостями. Скажу только, что Бетси очень хорошо к тебе относится. Она говорит, что ты замечательный.

— Рад, что хоть кто-то так думает. — Лоренс встал и направился в спальню.

Отсчитывая десять последних дней до начала Гран-при в Борнмуте, Ирина царапала крестики на стенах собственного ГУЛАГа, отмечая неумолимый ход времени, приближавший ее к дате собственной казни.

Страшные и реальные картины смерти ежедневно мелькали в голове. Она не так далеко зашла, чтобы сунуть голову в газовую духовку, однако каждый раз, пересекая главную улицу в Боро, представляла, как на нее несется огромный грузовик. Она проклинала ИРА, прекратившую террористические акции, тем самым превращая в пустую фантазию внезапный взрыв в метро. Проходя мимо строительной площадки роскошного жилого комплекса, она не вполне желала, чтобы на нее свалились две поперечные железные балки, но все же поглядывала на здание, возвышавшееся на два этажа над головой. Полеты фантазии были болезненно-глупыми, но, как и видения подходящего к ее дому Рэмси, пары на ковре и случайного ДТП, они отталкивали и пугали. Это же относилось и к другому видению: Лоренс просматривает ее записные книжки с целью обзвонить друзей в связи с ее безвременной кончиной. Бетси спрашивает его: «Кто-нибудь сообщил Рэмси?» Лоренс недоумевает, почему Рэмси должен быть во главе списка, тогда как совсем недавно он уговаривал Ирину отправиться с ним на ужин. В обычном настроении или нет, Бетси в любом случае ведет себя сдержанно, хотя могла бы и сама сообщить Рэмси печальную новость. На похоронах Лоренс крайне удивлен, почему на фоне всех скорбящих Рэмси выглядит почти обезумевшим от горя. Наконец в его голове словно что-то щелкнет, он вспоминает о дне рождения Рэмси, о раздражающей отстраненности Ирины в день его приезда из Сараева, о ее вспыльчивости, о необъяснимом отсутствии в течение дня… Сначала Лоренс, разумеется, разозлится, но, оставшись без Ирины, на которую можно было бы выплеснуть злость, направит поток эмоций в горе. Возможно, любовь к одной женщине сцементирует дружбу двоих мужчин. (Все это, конечно, чушь, но весьма заманчивая.) Но дело в том, что Ирина не желала подобного после смерти. Лишь при единственном условии она осмелилась бы допустить, что Лоренс узнает о ее любви к другому мужчине — в случае, если она не станет свидетелем последующего развития событий.

Лоренс сделал обязательными посещения Лас-Вегаса каждые три-четыре года. Его родители считали «мозговой центр» местом странным и претенциозным, он же в свою очередь считал работу инструктора по гольфу скучной и пресной — налицо полное отсутствие взаимопонимания. Брат Лоренса был наркоманом, постоянно таскающим у отца деньги, более амбициозная сестра работала в «Уол-марте» в Фениксе. Но Ирину это не заботило, она не была частью семьи Лоренса. Она была его семьей. Учитывая, как много времени Лоренс тратил на книги и политику, на общение его оставалось совсем мало, поэтому она была еще и единственным его другом. Ответственность, как результат, никогда не гнетет. Сейчас же она навалилась тяжким грузом.

Не было дня, когда она не бросалась к телефону, стоило Лоренсу уйти на работу, или не нащупывала бы в кармане монету в двадцать пенсов, проходя мимо таксофона. Ощущение сродни тому, как бросивший пагубную привычку курильщик ищет глазами пачку сигарет, приговаривая: «Ведь одна затяжка, всего одна не страшно, правда?» Рэмси может выставить целую серию ультиматумов под воздействием коньяка, но стоит ему услышать в трубке ее дрожащий голос, он, несомненно, испытает прилив радости, а через несколько минут она уже будет мчаться в Хакни, в его объятия.

Возможно, с твердой решимостью Рэмси справится так же легко, как с жестким куском мяса, вымочив его в целой бутылке бароло. Но временные меры не спасут. Она обязана принять решение. Как верно заметила Бетси, поминутное перевязывание шнурков кроссовок не сделает упражнения менее обременительными. Ирина временно лишилась возможности совершать ежедневные пешие прогулки — коварное желание неотступно подталкивало изменить маршрут через реку в Ист-Энд, — что должно было давать повод для приступов сентиментальной жалости к себе. Но Ирина, напротив, сочувствовала Бетси, обремененной чужой тайной, которую не желала знать и которая заставляла бы ее всякий раз ощущать себя предателем, оказавшись в обществе Лоренса. Ей было жаль Рэмси, пригласившего давнюю знакомую на ужин с суши, не предполагая, что всего после двух затяжек эта застенчивая, скромная особа превратится в ненасытного сексуального монстра, позволившего допустить мысль о нарушении важного мужского «правила» держать руки подальше от женщины друга. Людей, нарушавших это правило, он всегда презирал. Теперь же Рэмси вынужден презирать самого себя. Вместо того чтобы сосредоточиться на призе в шестьдесят тысяч фунтов, ему приходилось переживать душевную бурю, обдумывая при этом, как сохранить ровные отношения со своим соперником, беспомощность которого столь очевидна. Пассивность в романтических отношениях приводила его к нежелательным последствиям во всех шести финалах в карьере, когда главный приз выскальзывал из его пальцев, оставляя единственным трофеем глоток воды «Хайленд спрингс».

Но больше всего, разумеется, Ирине было жаль Лоренса. Несколько раз она замечала на его лице выражение маленького ребенка, брошенного матерью в Диснейленде. Самыми яркими эмоциями были тоска, недоумение и опустошенность. Он был наказан, но понятия не имел за что. Близкий человек, восхищавшийся им, теперь сводит с ума. За последнее время она не сказала ему и двух слов по-русски и многие месяцы не приветствовала его восклицанием «Лоренс Лоренсович!».

Всякий раз, когда он делился с ней успехами в работе, например признанием его точки зрения «Форин полнен», Ирина скучала и лишь делала вид, что слушает. Когда Лоренс принес домой опубликованную статью, она оставила ее лежать непрочитанной на обеденном столе, пока он украдкой не сунул ее в портфель. Даже его появление в комнате казалось достаточным, чтобы вызвать у нее приступ раздражительности и клаустрофобии. Всякий раз, когда он предлагал посмотреть «Ночь в стиле буги», или погулять в воскресенье днем, или отправиться вместе за овощами на рынок Боро, она поводила плечом, отвергая приглашение, либо настаивала, что полезнее уделить это время работе. Совсем недавно она готовила сложные блюда, чтобы порадовать его, теперь же продумала систему питания более тщательно с целью меньше времени проводить на кухне. Все, что бы он ни делал, казалось неправильным, а в попытках было мало пользы. Она бы все могла объяснить ему, будь совершенно точно к этому готова, но поведение его подсказывало, что предстоящее объяснение страшит его. Лоренс предпочитал оттягивать этот момент насколько возможно.