Книга Перед закрытой дверью - Эльфрида Елинек

Отец ускоряет темп и тяжело сопит. Через довольно регулярные промежутки времени в кабине их ржавой консервной банки раздается пивная отрыжка, а то и звуки выпускаемых газов, чего Райнер особенно опасался. По объездным дорожкам он ведет машину к водоему, и вот уже природа угрожающе близка, разверзла всасывающее жерло, чтобы втянуть Райнера в себя. Зелень становится кричащей и чреватой опасностью, так ее много. Похоже на огромную пещеру из шпината. Запястье отца работает безостановочно, на всю железку, самая верхняя пуговица была расстегнута еще у трактирщика, теперь за ней следуют остальные. Движению необходим простор. Полным ходом отец приближается к высшей точке, а сын — к водохранилищу, которое одиноко раскинулось перед ними в слабеньком послеполуденном тепле. Еще слишком холодно для купания, надо лета дождаться. Отец поднимает на сына глаза, выражение которых говорит, что-де мужик мужика всегда поймет. Сын не смотрит на него, неподвижно уставившись прямо перед собой. Свет отражается от зыбкой поверхности. Вода в изумлении вопрошает: И в такую холодину ты хочешь сюда, ко мне? Пара диких уток поднимается с поверхности воды, хлопая крыльями, рассыпая брызги. Спасайся, кто может, такое мы уже видали, знаем и не хотим составлять компанию, если какому-то дураку пришла охота лишить себя жизни. Деревья шумят в один голос.

«Вот сейчас мы оба вместе и гробанемся, — думает Райнер, — жуть какая». Он жмет на газ, в ответ ему ревет мотор, вообще-то он слабоват, но на это мощности хватит.

— Ты что, сынок, спятил?

Поверхность воды приветственно машет им и радостно бросается навстречу, раскрывая свои объятья, ну хоть какое-то разнообразие в это скучное время года. Здесь очень глубоко прямо у берега, потому что озеро искусственное. Такие опасные места природа не всегда может создавать одна, без посторонней помощи. Галька на берегу измученно взвизгивает от боли. С воплем поперек дороги встает весенний ландшафт, размахивая табличкой стоп-знака. Остановись! Дальше нельзя, потому что дальше опасно. Колесами раздавлены миллионы крохотных тварей, стихают их едва слышные предостережения. Где-то заливается лаем дворовый пес, который лишен свободы, но даже и не знает, что это такое, потому что всегда сидел на цепи. Чего не знаешь, о том не горюешь. Он и не тоскует по неведомому. Крестьянка выпялилась, в подоле зажат куриный корм. Трава начинает наливаться соком, потому что чувствует приближение лета. Кромка воды бросается навстречу, чтобы приветствовать их, вот радость-то, кто бы мог подумать, как раз сегодня, когда уж и не ждали, что хоть что-нибудь случится, так весь день и прошел бы впустую. Крылатая живность с визгом уносится прочь на бреющем полете, но ее не слышно, потому что мотор все заглушает.

В последнее мгновение дается отбой, отцеубийство, комбинированное с самоубийством, отменяется, так как исполнитель чересчур труслив, чтобы до времени положить конец своей собственной жизни, ему еще слишком многое предстоит, и хотя это явное заблуждение, он верит, а это главное. Райнера, белого, как полотно, трясет в ознобе, он присаживается на берегу, получает от отца затрещину и говорит:

— Это я так, только напугать тебя хотел, я ведь точно знаю, когда затормозить, я хорошо вожу, папа. Что, ты испугался?

— А если бы тормоза отказали, что тогда, а?

Еще пара оплеух, одна слева, другая справа.

Папочка чуть было в штаны не наложил, хорошо, что удержался. Но отлить надо срочно, такая срочность происходит от пива. Райнер, совершенно ослабевший от своих убийственных намерений, должен теперь волочь налившегося пивом папочку к опушке, где тот хочет побрызгать. Чтобы отомстить за пережитое и наказать сыночка, отец все время, пока справляет нужду, заставляет парня поддерживать себя за локоток и выставляет на обозрение свой мощный насос. Вот он какой огромный, а только что он еще больше был, Райнер ведь видел.

— Та-а-ак, это дело мы пережили.

Потихоньку и осторожно разворачиваются (на сегодня кризис преодолен) и едут назад, в город. Вальдфиртель отчаянно протестует, ему хотелось побольше получить от тех двоих, еще чуть-чуть, и ему было бы позволено вообще оставить их у себя. А так папе остается Райнер, а Райнеру — его папа.

***

Йоргеровские купальни представляют собою резкий контраст. С одной стороны, контраст с Вальдфиртелем, где Райнер побывал совсем недавно и где человек в борьбе с природой еще не вышел победителем, — «темная, сочная зелень могучего леса и влажные массивы твердого гранита составляют особенность этих краев, придавая им неповторимое очарование, суровая красота разлита над глубокими ущельями и просторами плоскогорий. Эта сумрачная лесистая местность оказала плодотворное влияние на многих, кому посчастливилось понять ее угрюмую и величественную красоту». Совсем другое дело — родительская квартира, с которой Йоргеровские купальни контрастируют совсем по-другому. Здесь нет таких вольных, открытых пространств, как в Вальдфиртеле, здесь в полном мраке постепенно срастаются стены, не видно ни голубого неба, ни таинственно-темной глади озер, где-то там раскинувшихся. Этот мрак берет свое начало в бесчисленных коробках из-под стирального порошка, старых чемоданах, картонках и ящиках, которые нагромождаются в штабели до потолка, вбирая в себя весь многолетний ужас обывательского домашнего хозяйства (слишком тесного для четырех человек), откуда этот ужас щедро изливается на подростков. Стоит поднять любую крышку, как начинает распространяться затхлая вонь, исполняющая главное свое предназначение — вонять. Не выбрасывается ничего, все должно оставаться тут, на месте, представляя собой свидетельство грязи — своей собственной и своих хозяев. Пожелтевшие предметы одежды, битая посуда, детские игрушки, спортивный инвентарь, сувениры из путешествий в отдаленные края внутри страны, какие-то бумажки, предметы, доставшиеся по наследству, всевозможные приборы для всевозможных видов деятельности и среди всего этого — пожухлая и разбитая жизнь четырех человек, двух взрослых и двух подростков. Райнер хочет подняться к свету, все равно где, на открытой местности или в более светлой квартире, в которой, по возможности, вообще ничего быть не должно, кроме стальных трубок и стекла; чтобы пробиться к этому свету, нужно вырваться из дому, потому что здесь, внутри, света нет. Нельзя даже ни вдохнуть, ни выдохнуть свободно, потому что и воздуха не хватает. А подрастающему человеку воздух нужен в особой степени, чтобы достичь нужного роста. Если вокруг нет света, можно и самому его для себя зажечь. В этих целях Райнер часто рассказывает в школе историю о том, что отец его ездит на «ягуаре» элитного класса и уже не раз летал за границу: сплошная ложь от начала и до конца. В свою очередь его отец утверждал при свидетелях, что известный эстрадный певец Фредди Куинн — якобы его внебрачный сын, на которого ему долго пришлось платить алименты. Это также не соответствует действительности. И как бы часто Райнер выдумку свою ни пересказывал, правдой она от этого не станет.

Что находится там, на дне, на бесконечном белом кафеле, над которым свет скользит мерцающими бликами? Там не находится всеобщая истина в последней инстанции, которой на досуге взыскует подросток в период полового созревания, если ему нечем больше заняться, — на хладном том дне есть лишь одна вода. По своему обыкновению она кажется синей и прозрачной, это общее впечатление изредка замутняется обилием волн, что порою случается и с истиной. Гладь повсюду, не чувствуется никакой шероховатости. И Софи тоже такая же гладкая, и гладь эта распространяется среди людей. Гладь с одного конца глубока, на другом намного мельче и предназначена для неумеющих плавать, над водой разносятся резкие свистки инструктора, доска для прыжков пружинит, поскрипывая. Слышатся глухие восклицания, непонятно, откуда они доносятся и куда улетают, в гулком помещении это определить невозможно, мешает эхо. Над бассейном на довольно большой высоте вздымается изгиб стеклянного купола. Там, в выси, хотелось бы находиться Райнеру и свысока посматривать на резвящуюся молодежь, которая брызгается друг на друга. Только где же пребывает он в действительности? Внизу, в качестве никудышного пловца, каковым он, к сожалению, и является.