Книга Секрет рисовальщика - Рольф Майзингер

— Совершенно верно, — поддержал его капитан Стриж. — В одном или двух экземплярах какое-либо существо не смогло бы выжить.

— Согласен, — коротко сказал Галкин. — Но объяснения можно найти всему. Я тоже полагаю, что в этом озере никакого пережившего ледниковый период динозавра и в помине нет. Однако это не обязательно должен быть динозавр. Это может быть и любое другое животное, и даже крупная рыба. Последнее, кстати, кажется мне наиболее вероятным. Опять же потому, как уже сказал Синицын, что размеры озера невелики. И все же, давайте рассмотрим другие возможные варианты! — Он поднял вверх указательный палец. — Что, если этот водоем с двойным дном?

— Как это? — задал разумный вопрос внимательно прислушивающийся к разговору Кащей.

— Кащей, — тут же обратился к нему Галкин, — здесь, в округе, это одно озеро? Или имеются еще и другие?

— Километрах в тридцати есть еще одно поменьше. А потом дальше к востоку аж целых три. Те будут много крупнее этого.

— Соответственно, можно допустить, что все эти водоемы соединены друг с другом подземными каналами. Ведь примеров тому сотни. Карстовые породы легко вымываются, и системы подводных пещер местами тянутся на десятки километров. Предположим, что какое-то неизвестное науке животное обитает в подземных резервуарах и выходит в обычные озера крайне редко. Например, чтобы полакомиться именно озерной рыбой. Этим можно было бы объяснить и то обстоятельство, что сообщений о встречах с ним не так уж и много. Таким образом может существовать и довольно крупная популяция животных.

Нам ничего не оставалось, как только согласиться, что эта версия имеет полное право на существование.

— Идем дальше, — продолжал майор. — Что, если мы имеем здесь дело действительно с единичным экземпляром обитающего в озере существа? Разумен вопрос, как такое могло произойти. Вот вам, пожалуйста, одно из возможных объяснений данному феномену. Скажем, где-то в начале века здесь жили пять-шесть особей. Это озеро являлось их охотничьими угодьями. Но в результате какого-нибудь резкого изменения среды обитания они были вынуждены остаться здесь навсегда. К примеру, мог произойти обвал. Это привело к заблокированию выхода в подземные системы и отрезало путь к отступлению, что со временем и привело к вымиранию существ из-за недостатка пищи. И до наших дней дожила лишь одна особь.

— В таком случае у меня тоже есть версия! — обратил на себя внимание старший прапорщик Щеглицкий.

— Давай, — уступил ему место оратора Галкин.

— Зверь, живущий в этом озере — гермафродит! — совершенно серьезно заявил тот. — Какие-то определенные условия, которые имели место только здесь, способствовали развитию в водоеме именно такой формы. Зверь не нуждается в партнере для продолжения рода. Когда приходит время, оно рождает одного детеныша и тут же погибает само.

— Ну, ты бы еще сказал «гомункулюс»! — засмеялся Стриж.

Его поддержали все остальные, за исключением Кащея. Видимо, он просто не был знаком с этим термином. Да это и не удивительно. Не каждый знает, что гомункулюс — это человеческое существо из пробирки. В средневековье алхимики и иные лжеученые упорно распространяли мнение, что, зная нужный состав веществ, можно вырастить человека искусственным путем. Приводились примеры самых разных элементов, входящих в чудо-смесь, вплоть до таких абсурдных, как кровь и экскременты.

Под навесом из зеленого тента один на другой водрузили ящики из-под аппаратуры. Они играли роль столов, на которых были расставлены всевозможные приборы. Ту т же находились две камеры, способные вести съемку и ночью. Они включались автоматически при малейшем движении на поверхности озера, захватывая одновременно и участок леса на противоположном берегу. Несмотря на то что радиус захвата камер был невелик, мое начальство не теряло надежды на успех. Изображение передавалось с полуторасекундным опозданием на два небольших экрана. Дятлов и Синицын довольно долго возились с последними, прежде чем появился сигнал. Поглядывая на экраны из-за спины своих товарищей, я был несколько разочарован. Почему-то я ожидал очень четкого изображения, способного передать и самые мелкие детали. Но не тут-то было. На темно-сером фоне с трудом угадывались контуры отдельно стоящих деревьев и водная рябь, состоящие из крохотных зеленых светлячков. Поймав мой взгляд, Синицын объяснил, что на специальной технике и в лабораторных условиях можно получить и гораздо более качественное изображение объектов. Впоследствии я убедился, что если привыкнуть к игре этих светящихся точек на экране, то можно различать и очертания более мелких предметов. Здесь же стояли и приемники сигналов подводного локатора и микрофонов. От них неприятно пахло паленой резиной. Предназначения остальных приборов я не понимал. Но если учесть, что самой сложной техникой, с которой я когда-либо работал, являлся паяльник, это никого бы не удивило.

Первыми в ночную смену заступили капитан Стриж, старший прапорщик Щеглицкий и я. Я отвечал за костер. Чтобы он не потух. И чтобы мои старшие по званию товарищи в любой момент имели возможность попить свежего кофейку. Они же, расположившись на раскладных стульчиках у импровизированного пульта, следили за показаниями. Ночь была тихой, но ни в коем случае не немой. Она разговаривала с нами голосами птиц, шелестом листвы и негромкими всплесками воды. Лес не спал, он лишь сменил праздничную дневную одежду на строгий вечерний фрак. К костру долетали совиные вздохи, звуки осторожных шагов косули и хлопанье крыльев страдающей бессонницей тетерки. Чтобы не задремать, я негромко отстукивал ладонями на икрах знакомые мне мелодии. Языки пламени ловко выхватывали из воздуха одуревших от едкого дыма мошек. Вдруг за моей спиной кто-то быстро пробежал. Я лишь краем глаза заметил стремительное движение по направлению к лесу. А спиной ощутил движение воздуха. Испуг, вызванный неожиданностью, только теперь рассыпался по телу мерзкими пупырышками. Встретившись глазами с капитаном, я одарил его идиотской улыбкой.

— Что это было? — негромко спросил Щеглицкий.

Я молча обернулся. Выстроившиеся в ряд за моей спиной палатки тоже молчали.

— Наверное, олененок, — предположил Стриж. — Выбежал из чащи, испугался огня и ломанулся назад.

Щеглицкий задумчиво поглядел на него и снова обратился к приборам.

— Майзингер, — с интересом осматривая темную стену деревьев, произнес капитан, — ты бы еще веток пособирал. А то скоро нечем топить будет. — И, повернувшись ко мне спиной, добавил: — Глядишь, и нашего ночного гостя повстречаешь…

По их трясущимся спинам я догадался, что с чувством юмора у них все было в порядке. Однако мне от этого легче не стало. Переться ночью в лес ой как не хотелось. И все же другого выбора у меня не было. Я вооружился фонариком и двинулся вдоль крайних деревьев. Однако здесь с хворостом было туго, и мне волей-неволей пришлось окунуться в чащу. Я медленно переставлял ноги, прислушиваясь к тому, что творится вокруг. И раз за разом оглядывался. Огонь костра являлся хорошим, но и единственным ориентиром. Однако чем дальше в лес заводили меня поиски сухих веток, тем реже мелькал за спиной успокаивающий свет. В какой-то момент я попросту остановился. Мне даже показалось, что я физически ощутил, что где-то здесь проходит установленная моему бесстрашию граница. Идти дальше я не мог. Как мне не хотелось в эти минуты признаваться в своем бессилии. Да! В бессилии противостоять жуткому страху, который уже вовсю щипал меня за лодыжки. Я стоял, кусая губы, и не знал, что же делать. Свет фонарика ковырял мох у подножия молодой осины. Я почему-то даже боялся осветить им пространство вокруг. Ах, как мне хотелось в эти минуты прикинуться ветошью и не отсвечивать! С другой стороны, я совершенно не понимал, откуда вдруг взялся этот панический страх. Ведь времена, когда, ложась в кровать, я накрывался с головой одеялом, давно канули в детство. Что же происходило со мной? Я закрыл глаза и попытался скинуть с себя сковывающее по рукам и ногам напряжение. И только здесь я почувствовал, что рядом кто-то есть… Хрустнула ветка… Сорвался и упал кусок содранной коры… От предчувствия, что на меня быстро надвигается какая-то опасность, я резко присел. И, видимо, вовремя. Над головой, с жутким треском ломая тонкие стволы молодых березок, пронеслось что-то огромное. Я вскочил и сломя голову бросился к лагерю. Когда до края леса оставалось совсем немного, я споткнулся и полетел на землю. Приземление было неудачным. Я здорово стукнулся о смолистый ствол ели. Боль в плече заставила меня выругаться. Еще не совсем отойдя от удара, я сел. В голове шумело. А первое, что бросилось в глаза, была наполовину оторванная и потому смешно оттопырившаяся подошва моего армейского ботинка. Пораженный этим зрелищем, я даже присвистнул. Шаря лучом света по земле, я огляделся.