Книга По дороге к любви - Дж. А. Редмирски

Эндрю протягивает руку, трогает пальцами маленький шрам. По спине у меня, до самой шеи, проходит дрожь, кровь леденеет в жилах.

И на это я не обращаю внимания, насколько получается, конечно.

Опускаю край рубахи, снова откидываюсь на спинку сиденья.

— Я рад, что ты не утонула.

Лицо теплеет, глаза тоже.

Улыбаюсь в ответ:

— Да, было бы хреново.

— Это уж точно.

Глава 15

Я просыпаюсь, когда уже темно, машина едет медленно. Не знаю, сколько я проспала, но мне кажется, всю ночь, несмотря на то что сидела, свернувшись калачиком в кресле и прислонившись головой к двери. Немного только затекли мышцы, как и тогда в автобусе, а в остальном чувствую себя прекрасно.

— Где мы едем? — спрашиваю я, прикрывая ладошкой зевоту.

— Где-то в районе Веллингтона, штат Канзас, — отвечает Эндрю. — Ты долго спала.

Выпрямляюсь совсем, протираю глаза, устраиваюсь поудобней и гляжу на дорогу. Эндрю куда-то сворачивает.

— Ну да, выспалась лучше, чем тогда в автобусе, когда продрыхла всю дорогу от Северной Каролины до Вайоминга. — Я бросаю взгляд на голубые циферки на проигрывателе: 22:14. Из динамиков доносится тихая музыка. Сразу вспоминаю, как мы познакомились, и улыбаюсь в душе: пока я спала, громко музыку он не включал. — А ты как? — спрашиваю я, глядя на Эндрю, половина его лица скрыта в тени. — Я, конечно, боюсь предлагать, ведь машина все-таки не твоя, а отцовская, но учти, я неплохо вожу, могу сменить, если что.

— А ты не бойся, — отвечает он. — Это же только машина. Драгоценный антиквариат, и мой старик подвесит тебя на люстре, если узнает, что ты садилась за руль. Хотя лично я ничего не имею против и ему не скажу.

Даже в темноте мне видно, как по губам его пробегает усмешка.

— Да? А вдруг сам догадается? Я уж теперь не знаю, хочу ли.

— Он же умирает, забыла? Что он тебе сделает?

— Это не смешно, Эндрю.

Да он и сам понимает, что не смешно. Конечно, это у него игра такая, играет в нее сам с собой, лишь бы забыть о том, что гложет его постоянно, лишь бы справиться с душевным страданием. Как долго еще он продержится? Неуместные шутки скоро иссякнут, и он не будет знать, что делать с собой и со своей болью.

— Остановимся у следующего мотеля, — говорит Эндрю, сворачивая на другую дорогу. — Мне надо немного поспать. — Искоса смотрит на меня. — Номера, естественно, разные.

Я рада, что он сразу оговорил этот пункт. Колесить с ним в одной машине по дорогам Америки — еще куда ни шло, но ночевать в одном номере я не готова.

— Отлично, — отвечаю я. — Мне нужно принять душ и не меньше часа драить зубы.

— Кто бы возражал… — пытается пошутить он.

— Ой-ой-ой, от тебя тоже не розами пахнет.

— Знаю, — отзывается он, прикладывает ко рту ладонь чашечкой, резко выдыхает. — Запашок, будто я ел чертову запеканку, которую моя тетушка готовит каждый год в День благодарения.

— Интересно, из чего черти делают запеканку? Из дохлых крыс? — громко смеюсь я и делаю вид, что меня выворачивает наизнанку.

Эндрю тоже смеется.

— Ну, в этом что-то есть, все может быть… Я обожаю свою тетю Дину, но не могу не признать, что Господь не благословил ее даром кулинарного искусства.

— Похоже, мою маму тоже.

— Наверное, очень противно с детства питаться лапшой быстрого приготовления и черствыми пирожками, разогретыми в микроволновке.

Я качаю головой:

— А я просто взяла и сама научилась готовить… Не забудь, я ведь ем только здоровую пищу!

Сероватый свет уличных фонарей освещает улыбающееся лицо Эндрю.

— Да-да, чуть не забыл, долой бургеры и жареную картошку, наша маленькая принцесса ест только рисовые хлебцы!

Протестовать против такого титула не очень хочется.

Через несколько минут притормаживаем возле двухэтажного здания мотеля, заезжаем на стоянку. В номера здесь можно входить прямо с улицы. Выбираемся из машины, разминаем ноги, а Эндрю еще и руки, и шею, и еще много чего, потом берем сумки. Гитару он оставляет в машине.

— Не забудь запереть дверь, — произносит он со значением.

Заходим в холл, где пахнет кофе и мешками от пылесоса.

— Два одноместных. Если можно, рядом, — говорит Эндрю, доставая из заднего кармана бумажник.

Я сдвигаю сумочку на живот, достаю кошелек на молнии.

— За себя я могу заплатить сама.

— Нет уж, платить буду я.

— Я серьезно, позволь мне заплатить.

— Я же сказал — нет, убери свои деньги.

Неохотно повинуюсь.

Женщина средних лет с седеющими светлыми волосами, собранными на затылке в неопрятный пучок, тупо нас разглядывает. Потом стучит по клавиатуре, чтобы узнать, какие номера свободны.

— Для курящих или для некурящих? — смотрит она на Эндрю.

Замечаю, как она скользит взглядом по его мускулистой руке, когда он ищет в кармане кредитную карту.

— Для некурящих.

Щелк, щелк, щелк. Щелк, щелк, щелк. То по клавишам, то мышкой.

— Рядом есть только одиночный для курящих и одиночный для некурящих.

— Берем. — Он вручает ей карту.

Двумя пальцами женщина берет карту, а сама не отрывает глаз от его руки, подмечая малейшее шевеление мышц, а затем исчезает за стойкой.

«Вот шлюха!»

Заплатив, выходим обратно к машине, и Эндрю забирает гитару.

— Надо было раньше подумать, конечно, — говорит он, когда мы идем к нашим номерам, — но если хочешь есть, могу пробежаться по улице, принести что-нибудь.

— Нет, все в порядке. Спасибо.

— Точно?

— Да, что-то совсем не хочется… Если проголодаюсь, возьму что-нибудь в автомате.

Он сует карточку-ключ в щель, загорается зеленая лампочка. Берется за ручку, щелчок, дверь открывается.

— Но там же все только вредное. Сахар, жир, — намекает Эндрю на мое пристрастие к здоровой еде.

Входим в номер, довольно унылый, с узенькой односпальной кроватью, притиснутой к стене. Покрывало отвратительного коричневого цвета, даже жутко становится. Впрочем, запах в номере приятный, чувствуется, что здесь чистенько и в целом довольно прилично, но я, когда сплю в мотеле, всегда снимаю с кровати покрывало: бог знает, когда его стирали в последний раз и какая там может быть зараза.

Эндрю шумно вдыхает воздух, принюхиваясь.

— Этот для некурящих. — Он оглядывает строгим взглядом стены. — Значит, располагайся.