Книга Семья Эглетьер. Книга 2. Голод львят - Анри Труайя

— До чего красиво! — сказала Олимпия.

— Что?

— Музыка! Действительно нынешняя по сравнению с этой…

Если бы Кароль предстояло снова увидеть Жан-Марка сегодня вечером за столом, она бы не выдержала. К счастью, он был занят. Каждый проведенный без него час оказывался для Кароль отдыхом. Это свидетельствовало о том, что она его больше не любит. На Капри она его почти начисто забыла с Мануэлем Сельвозой. Занятный тип, изысканный до скорби. Великолепный на теннисном корте, нудный в гостиной и безнадежный в постели. Двух недель хватило с лихвой. Ну и ну! Пробка у Орлеанских ворот! Все складывалось против нее.

— Ты завезешь меня домой? — спросила Олимпия.

Кароль сказала: «Конечно!» и сжала зубы. Олимпия жила в противоположной стороне, на авеню Ньель. «Это задержит меня еще как минимум на полчаса. Тем лучше. Пусть меня ждут!» Раз ей тошно, пусть всем будет так же!

Когда она приехала на рю Бонапарт, было без двадцати пяти девять. Консьерж помог ей поставить машину во дворе.

Филипп, Франсуаза, Александр, Даниэль собрались в гостиной.

— Наконец-то! Мы очень беспокоились! — крикнул оттуда Филипп.

На то, чтобы пойти извиниться, сострить что-нибудь, улыбнуться, переодеться, причесаться, уйдет время, так что вначале Кароль устремилась на кухню отдать распоряжения. Мерседес надевала пальто.

— Что случилось? — спросила Кароль.

— Я ухожу, — ответила Мерседес стальным голосом. — Я предупредила мадам, что сегодня должна уйти на четверть часа раньше.

— Это еще что за история?

— Мадам, может быть, забыла, но…

Охваченная приступом гнева, Кароль резко прервала ее:

— Доставьте мне удовольствие и сначала подайте ужин!

Пергаментное лицо, округлившиеся глаза, губы куриной гузкой, — Мерседес произнесла:

— Нет, мадам.

— Что?

— Я сказала, нет, мадам. Я имею право на личную жизнь. Мы тоже люди!

— Тогда убирайтесь немедленно! С этой минуты я больше не нуждаюсь в ваших услугах! — взвизгнула Кароль.

Довольствие, которое она испытала, выгоняя эту девчонку, после того как так долго отказывалась с ней расстаться, удивило саму Кароль. Напуганная этой внезапной бурей, Аньес втянула голову в плечи.

— Прекрасно, мадам, — сказала Мерседес. — Если вы хотите меня рассчитать…

— У меня нет времени. Приходите завтра утром.

— Завтра воскресенье!

— Вот именно! Месье будет дома! Он даст вам расчет.

— Мадам в самом деле хочет, чтобы меня рассчитал месье?

— Да что тут такого!..

— Ну, ну…

Аньес, пытаясь скрыть смущение, мешала деревянной ложкой в кастрюле.

— Вы обслужите нас, Аньес, — сказала ей Кароль.

И она стремительно вышла. Но даже после учиненной расправы ярость не утихала в ней. В груди гулко стучало.

Входя в гостиную, она объявила:

— Я вышвырну Мерседес за дверь!

Даниэль хотел пошутить, но свирепый взгляд мачехи заставил его передумать. Филипп заключил:

— Тебе давно было пора это сделать!

— Она придет завтра утром, чтобы ты ее рассчитал, — сказала Кароль. И, повернувшись к Александру, проговорила со вздохом: — Эти люди невыносимы!

Александр кивнул головой между двумя глотками виски. У него был такой вид, словно он в самом деле разделяет домашние проблемы Кароль. Но Франсуаза знала, с каким насмешливым высокомерием он относился к этим историям хозяек дома, которых бросила прислуга. С тех пор как Франсуаза вышла за него замуж, она жила в другом мире — со скромным комфортом, трудными деньгами, где радости и невзгоды резко отличались от тех, которые знали здесь. И она необъяснимо гордилась тем, что вырвалась из обстановки роскоши, в которой протекло ее детство.

За столом она была покорена Кароль. Дурное настроение, которое сделало бы некрасивой любую другую женщину, совсем не лишило ту шарма. Разумеется, свет ее глаз, ослепительный блеск зубов предназначался Александру, гостю. Очень скоро беседа превратилась в забавный фехтовальный поединок между ними двумя. Франсуаза следила за этим обменом словами со смесью восхищения и недовольства. Вечная потребность Александра расспрашивать и дразнить женщин, провоцировать их реакцию, чтобы лучше изучить характер! Она уверена, тут это его любопытство не зайдет далеко. Тогда почему она мучается? Главное, не опуститься до мелкой мещанской ревности. Быть выше всего этого. Видеть впереди главное.

Аньес подавала блюда. Александр, умяв жаркое, положил себе еще два кусочка. Кароль скрыла досаду за тонкой улыбкой. Это, пожалуй, задержит ужин! Ей не терпелось поскорее выйти из-за стола и всех выпроводить! Конечно, Франсуаза и ее странный муж не всегда, наверно, наедались досыта. Бедная девочка совершенно увязла в интеллектуальном безденежье. Попавшая в переплет, задыхающаяся, потерянная. И даже не осознает этого. В один прекрасный день она позовет на помощь. Увы, теперь слишком поздно! Если бы только можно было уготовить подобную судьбу Жан-Марку! Александр закончил. Кароль нажала ногой под столом на кнопку звонка. На десерт был подан шоколадный мусс. Даниэль положил себе целую гору. Кароль обратила к нему искрящийся лукавством взгляд:

— Я попросила приготовить его специально для тебя!

Она чувствовала, что ненависть наполняла ее талантом. Даниэль ел очень быстро. Молодой лоботряс с грубыми манерами. Филипп ни к чему не прикасался. Очень гордился тем, что потерял пять килограммов за три недели! Он взялся за это сразу же после пасхальных каникул. Врач и друзья порекомендовали ему диету для похудания. Теперь он почти ничего не ел, глотал перед едой розовые и голубые пилюли, взвешивался каждое утро. Одержимость граммами. В его возрасте! Это смешно! К тому же он стал хуже выглядеть, после того как начал худеть. Торчащий нос, круги под глазами, выступающие челюсти. Кароль не могла взглянуть на него, не ощутив одновременно желания сказать, что это глупая одержимость. Но она оказала ему услугу и не стала этого делать. Да он в этом и не нуждался. Дрожь снова пробежала по ее телу, как тогда на дороге. Ее лихорадило. Нет, просто у нее в голове путались мысли. Никто и не подозревал, что с ней происходит. Достаточно было ей поговорить, улыбнуться, чтобы всех обмануть. Редкое удовольствие от двойной игры. Наконец стулья отодвинуты, кофе в гостиной и последние пятнадцать минут избитой болтовни.

Оставшись у себя в спальной наедине с Филиппом, она нашла, что вид у него еще более поблекший и усталый, чем за столом. Он посмотрел на себя в зеркало над камином и провел рукой по подбородку. Потом влез в свои слишком широкие брюки. Конечно, он стремился стать стройным не ради того, чтобы понравиться ей! Какая еще молодая дуреха, насмотревшись модных журналов, вбила ему в голову эту мысль? Он убирал живот, стягивал пиджак впереди… Наверняка собирался сказать: «Нужно будет сходить к моему портному…» Она решительно атаковала его: