Книга Стеклянный суп - Джонатан Кэрролл

Он пробовал снова и снова, пока Изабелла совсем не застыла в неподвижности. Как только он перестал, она перекатилась на бок, подальше от него. Он думал, что она будет плакать, но она молчала, от чего ему стало еще хуже.

Он спросил, все ли с ней в порядке. Она ответила: да. Слово упало, как камень. Он спросил, чем он может ей помочь. Она сказала: ничем, но утром она хотела бы вернуться в Вену. Он и представить себе не мог, как проведет целую ночь наедине с ней и ее молчанием, и потому предложил ехать немедленно.

Тогда она повернулась и посмотрела на него.

— Да, так будет лучше. Ты хороший парень, Франк.

По какой-то причине она сказала это по-английски. Она в первый раз заговорила с ним на этом языке, хотя знала, что он владеет им в совершенстве. Может быть, потому, что теперь они пересекли границу другой страны сердечных отношений. Немецкий был языком До, английский стал языком После.

Обермарс ухмыльнулся и наклонился, чтобы подобрать с пола свою одежду. Ему не хотелось даже смотреть на Изабеллу, потому что в эту самую минуту она была еще очаровательнее, чем когда-либо. Он не знал, почему: то ли потому, что она была голая, то ли потому, что у него не осталось с ней ни одного шанса. Он никогда не видел ее такой раньше, не увидит и впредь. Желание, которое он испытывал, по силе могло сравниться лишь с владевшим им тогда чувством полного поражения. Ее лицо светилось в полумраке комнаты, белизна простыней контрастировала с ее загаром.

— Ты похожа на тост, — сказал он, не переставая искать второй носок.

Терять ему больше нечего. Можно говорить все, что придет в голову.

— На что?

Она медленно села, даже не пытаясь прикрыться. А он думал, что после произошедшего между ними сейчас и высказанного ею желания вернуться в Вену она станет кутаться.

— На тост. Это из-за твоей кожи и простыней. Ты похожа на золотистый тост на белой тарелке.

Ей запомнился этот образ и выражение лица Франка, с которым он это произнес. Она увидела, что он несчастен, увидела, как его дух покидает ее, покидает эту милую комнату и стремится прочь, в машину, и назад, в Вену, где их жизни не пересекутся больше никогда. Но ей было все равно. Все, чего ей хотелось, это поехать домой и придумать, как прожить остаток своей жизни.

* * *

Она вынырнула из тоннеля своих воспоминаний, моргая от звука Этрихова голоса. Помолчав немного, спросила:

— Что ты хочешь знать, Винсент? И как ты узнал о Франке?

Он через стол подтолкнул к ней сахарницу.

— Это пришло раньше, когда ты спросила, что такое анак. Я увидел тебя и его вместе, как на картинке, и тут же понял смысл слова.

— А-а. И что же это была за картинка?

Она взглянула на свою ладонь, но слово «анак» с нее исчезло.

— Вы стояли на площадке для отдыха на обочине автобана — ты попросила его притормозить, тебя тошнило.

Она положила руку на чашку и тут же почувствовала, как тепло лизнуло ее в середину ладони. Судя по тому, каким тоном говорил Винсент, про нее и Обермарса он знает все.

— Я сказала, что мне нужно в туалет и не мог бы он остановиться, пожалуйста. На самом деле меня рвало. — Ее голос вдруг стал почти гневным. — Мне необходимо было освободиться от тебя, Винсент. Освободить свой мозг, свое тело. С тобой все было кончено. С нами все было кончено. Мне необходимо было изгнать тебя из своего нутра, иначе мне бы не выжить. И тогда появился Франк. Я попробовала с ним, но это была катастрофа. Ты понимаешь, о чем я? Понимаешь?

— Ага. Пей свой кофе.

Она глядела на него с подозрением, не веря его ровному и спокойному тону.

— Будем говорить о Франке или поговорим о чем-нибудь другом? Потому что я хочу кое-что узнать, Винсент: дважды за сегодняшний день ты взял и вошел в мою жизнь — просто, как в комнату. Как ты это сделал? Впечатление такое, как будто ты поворачиваешь дверную ручку и входишь. Как тебе это удается?

Он отвел взгляд, потом снова посмотрел на нее.

— Я разговариваю со временем.

— Повтори, пожалуйста.

— Разговариваю со временем. Оно живое, оно все понимает… Слушай, Физз, помнишь, ты спрашивала, чему я научился, пока был мертвым. Я сказал, что не знаю. Я вообще мало что помню о том времени, так, отрывки какие-то; фрагменты и загадочные размытые снимки каких-то предметов, которые мне ничего не говорят. Но сегодня на кладбище я кое-что обнаружил. Я то ли осознал, то ли понял это, не знаю, но, видит Бог, оно сработало. Ты что-нибудь слышала про «ломографию»?

— «Ломография»? Нет, а что это?

— Интересная штука. Однажды мы очень удачно использовали ее в одной рекламной кампании у нас в агентстве. Много лет назад, еще при железном занавесе, в России продавали маленькие дешевые фотоаппараты под названием «Ломо». Наверное, так называлась компания, которая их производила. Они почти ничего не стоили и были совершенно примитивными. Пленку приходилось перематывать большим пальцем, а наводки на фокус у этой штуки, по-моему, вообще не было. Да и что еще могли выпускать в те годы в России? Зато всякий, кто хотел иметь фотоаппарат, мог его купить… Наконец какой-то башковитый парень додумался, как превратить недостатки этого фотоаппарата в достоинства. И тогда начали снимать, не глядя на объект и не пытаясь его сцентрировать. А то и вовсе без объекта. И даже в видоискатель не заглядывали. Снимали с бедра, из-за плеча, заводили руки за спину и щелкали то, что там оказывалось, пусть набекрень… Не важно. Снимки выходили спонтанными, случайными, называй как угодно… Главное было — снимать, любым способом и в любом направлении. Случай решит, выйдет из этого что-нибудь стоящее или нет… И знаешь что? Иногда выходило. Некоторые снимки оказывались просто фантастическими. Сегодня это целая индустрия: «Ломо»-выставки по всему миру, «Ломо»-галереи, клубы, веб-сайты… «Ломография» стала чрезвычайно популярной потому, что она работает. Девяносто девять и девять десятых процентов всех снимков никуда не годятся — не в фокусе, тусклые, барахло, короче. Но один на миллион великолепен… Мои воспоминания о том, как я был мертвым, похожи на пачку «Ломо»-снимков, разбросанных по столу. Девяносто девять и девять десятых процентов из них никуда не годятся, несфокусированное дерьмо. Непонятно даже, что такое на них отснято. Но сегодня, когда мы вместе коснулись Петрасовой могильной плиты, я обнаружил, что среди них есть один не просто понятный, но прекрасный.

— Расскажи.

Его взгляд упал на ее ладонь, все еще лежавшую поверх кофейной чашки.

— Я тебе лучше покажу.

Изабелла не знала, куда смотреть, потому что Винсент избегал ее взгляда. Вместо того чтобы смотреть на нее, он не отрывал глаз от ее чашки, так что и она в конце концов посмотрела туда же.

Теперь поверх чашки лежала ладошка, маленькая детская ладошка. На ее безымянном пальце было надето дешевенькое пластмассовое колечко в виде подсолнуха. Точно такое Изабелла носила в восемь лет. Она нашла его на земле в городском парке, когда однажды воскресным утром пошла гулять с родителями. Поскольку подсолнух был ее любимым цветком, она решила, что находка — это волшебный знак; кольцо принесет ей удачу. И два года упорно носила его, почти не снимая.