Книга Лето Гелликонии - Брайан У. Олдисс

То, что затевалось сейчас, добром наверняка не кончится. Но не он приложил к этому руку, потому что никто не удосужился спросить его совета. Король подчеркнуто пренебрегал его мнением.

Будучи по натуре одиночкой, СарториИрвраш проводил в жизнь дипломатию политического монополизма. По его глубочайшему убеждению, Борлиену не стоило так рваться в объятия могущественного Панновала, заключая ли для этого союз с Олдорандо или каким-либо иным путем, - и без того уже глава Священной Империи имел слишком большое влияние на страну. Три государства, соседи и союзники, были накрепко связаны общей верой, которую, кстати, он, СарториИрвраш, совершенно не разделял.

Несколько веков назад Олдорандо мог с гордостью считать себя старшим братом Борлиена. Если теперь эти времена вернутся, то не по вине советника - не он этого хотел. Он лучше других понимал отсталость Борлиена; укрепление главенства Панновала вряд ли способно было вывести их на передовые рубежи межгосударственных отношений. Король полагал иначе, и церковные советники в один голос поддерживали его.

По требованию главного советника скритиной был принят закон, содержащий очень строгий свод правил, регулирующих прибытие и отправление иноземцев в и из Матрассила. Возможно, в своем уединении он сделался добычей ксенофобии; но он запретил бродягам-мади появляться за пределами городских ворот и приказал карать смертью иноземцев, уличенных в связи с горожанками Матрассила. Закон о фагорах советник не смог провести, поскольку против него поднял голос сам король.

СарториИрвраш вздохнул. От жизни он хотел бы одного - возможности спокойно продолжать свои исследования. Власть держала его крепкой рукой, и это вызывало у него не просто раздражение, но презрительное нежелание иметь с кем-либо дело; в отместку он вел себя как мелкий тиран, готовясь к тем временам, когда ставки окажутся слишком высоки и ему понадобится выдержка и практическое умение. Испытывая неловкость от той власти, которая находилась в его руках теперь, он тем не менее тешил себя мечтами о тоталитарном владычестве.

Прояви он в свое время б?льшую настойчивость, о такой опасной ситуации, какая сложилась сейчас, когда почти полсотни иноземных послов могли оказывать и оказывали влияние на короля, фактически управляя страной, не было бы речи. Он твердо знал, что король готовит кардинальные перемены и что драма, долженствующая изменить если не плавный и спокойный, то по крайней мере объяснимый и предсказуемый характер его жизни, уже поднимается по лестнице на порог дворца. Покойная жена называла его бесчувственным. СарториИрвраш знал, что это правда, поскольку его нервные центры были целиком сосредоточены на работе.

Он особым образом сутулил плечи; возможно, в надежде, что это придаст ему внушительный вид, чего ему так часто не хватало. Ему было тридцать семь - если точно, тридцать семь лет и пять теннеров, согласно принятой на Кампаннлате системе летоисчисления, - и возраст, конечно, давал себя знать: годы избороздили морщинами его лицо, в особенности углубив складки около носа, что вкупе с усами придавало ему вид ученой мыши.

«Ты предан своему королю и любишь его, а также своих сограждан», - убеждал он себя, быстрым шагом направляясь в уединение своих покоев.

Как и многие другие твердыни подобного предназначения, дворец был средоточием старого и нового. В пещерах, устроенных под скалами Матрассила во времена прошедшей Великой Зимы, когда-то давно были форты. Теперь эти пещеры либо стояли заброшенными, либо расширялись и кипели жизнью, вновь становясь крепостями или домами увеселений в зависимости от того, какие времена переживала столица, спокойные или нет.

Определенные круги в Панновале никак не хотели смириться с тем, что в Борлиене, особенно в его столице Матрассиле, фагоры могли свободно расхаживать по улицам, не навлекая на себя народного гнева, более того, никого не наводя на мысль о подобной возможности. Опираясь на этот из ряда вон выходящий факт, они обратились за объяснениями ко двору короля Орла. Не найдя объяснений и там, определенные круги признали борлиенский двор провинциальным, но на том не успокоились.

Король ЯндолАнганол в пору, когда судьба была к нему более благосклонна и брак с королевой МирдемИнггалой еще имел пряный привкус новизны, призвал в столицу лучших архитекторов, каменщиков и художников всей страны (хотя, по мнению некоторых, бесконечно безвкусных), с тем чтобы придать своей столице надлежащий лоск, заставить ее стряхнуть застарелую пыль провинциальности. Особенно большие средства были истрачены на отделку половины дворца, отведенной для королевы королев.

В целом атмосфера дворца тяготела к военной, однако тут не чувствовалось той скованности и показного этикета, которыми отличались дворы Олдорандо и Панновала. Двор благосклонно смотрел на процветающие под его крылом высокие материи. Так, к примеру, покои СарториИрвраша все давно уже признавали пристанищем науки и искусства.

Советник неохотно поднялся из кресла и покинул свои покои - нужно было продолжить разговор с королем. Вероник навеял его смятенному рассудку мысли чуть более приятные, чем тяжкие государственные думы. Не далее как вечера советнику удалось разрешить проблему, изводившую его уже по меньшей мере год, - проблему, уходящую корнями в далекое прошлое. Правда и ложь в прошлом всегда бывали более подвластны ему и различимы, чем в новые времена.

Навстречу ему появилась королева, как обычно в пламенно-красной мантии, в сопровождении брата и малолетней принцессы Татро, которая моментально подлетела к советнику и с визгом намертво вцепилась в его ногу. СарториИрвраш поклонился. Углубленный в свои мысли, он, однако, заметил волнение на лице королевы королев - по всей видимости она, как и он, была озадачена и обеспокоена визитом панновальских послов.

– Сегодня вам предстоит разговор с панновальцами, - сказала королева вместо приветствия.

– Пока моя история еще не написана, мне, к сожалению, изредка приходится встречаться с разнообразными напыщенными типами.

Опомнившись и обуздав раздражение, советник быстро рассмеялся.

– Прошу прощения, ваше величество, я хотел сказать, что всегда полагал принца Тайнца Индредда Панновальского лучшим другом Борлиена, хотя и не лишенным некоторых…

Королева медленно улыбнулась в своей обычной манере: она словно бы не желала уступать шутке, не хотела, чтобы ее смешили, - улыбка обычно зарождалась в глазах, потом смеяться начинал нос, после чего к общему веселью присоединялись и губы.

– Я согласна с вами. У Борлиена нет сейчас верных друзей, да и раньше никогда не было.

– По-моему, Рашвен, вашей истории не суждено закончиться, - подал голос ЯфералОборал, брат королевы, один из немногих, наряду с юной принцессой, пользующийся привилегией обращаться к советнику, используя его прозвище. - Под видом научных занятий вы, наверно, просто дремлете после обеда.

Советник вздохнул - брат королевы, к несчастью, не отличался остротой ума своей сестры. И сурово ответил:

– Вам, молодой человек, я скажу вот что - пора перестать портить каблуками паркет дворцовых залов и заняться делом: почему бы вам для разминки не оснастить корабль и не отправиться в кругосветное плавание - у вас все задатки великого путешественника. Это могло бы расширить ваш кругозор, во всех отношениях!