Книга Генерал от машинерии - Николай Романов

«А и в самом деле, – подумал Кирилл. – Есть ли у меня друг? Пусть не тот, с кем мы уже пять лет вместе, а друг вообще… Спиря считается другом, но я-то знаю, что он возле меня только из-за Ксанки. А все остальные… Вряд ли кого из них можно назвать другом. Они были мне ближе, пока я не стал сержантом, но и тогда это не была дружба. А уж теперь и говорить не о чем… Разве что Ксанка. Ее вполне можно считать другом, но только если закрыть глаза на ее ко мне отношение. Да, спроси ее, друг ли ты мне, Ксанка, она ответит: друг. Но в мыслях у нее будет совсем другое. А уж про Светлану я и не говорю».

– Что замолк, сержант? – спросила Мариэль. – Вспомнил кого?

Кирилл удивленно глянул на нее.

Дьявол, будто в мыслях читает!… Наверное, это и есть то, что называется жизненным опытом.

Вокруг уже расстилалась бескрайняя незабудкинская степь.

Капральша поняла его удивление по-своему.

– Не срывай сопло, крепкий кадр! Я вовсе не набиваюсь к тебе в друзья. Разве что в подруги… Да и то в постельные. Есть в тебе нечто, что не может оставить женщину равнодушной. Впрочем, тебе, наверное, об этом уже не раз говорили.

Кирилл помотал головой.

– Какой же ты все-таки еще мальчишка! – Теперь странная грустинка зазвучала и в голосе медички. – Ладно, пролетели. – Капральша сделалась задумчивой. – Пролетели-залетели… – И вдруг продекламировала:

– Тёрлись мы до дыр на теле,

Были просто голытьба.

В результате залетели…

Вот ведь бабская судьба!

– Что это? – спросил Кирилл. – Вы сочинили?

– Нет, – сказала Мариэль. – Это фольклор медиков Галактического Корпуса.

– А причем тут голытьба?

– Потому что без одежды трахались, голыми… Игра слов, крепкий кадр. Мы медики – народ прямой и циничный. Хочешь еще один вирш?

Кирилл пожал плечами, снова не зная, как себя вести.

– Нет лучшего на свете приключения, – продекламировала капральша, – чем пережить больному курс лечения.

Кирилл усмехнулся:

– Сбрось с орбиты котелок!

– А это еще что за выражение?

– А это означает «здорово!»

– Выражение из новых. В прошлом голу, когда я пришла в Корпус, такого у галактов не было. Впрочем, ладно, оставим фольклор в покое… Скажи мне вот что… Тебе погибших в первых боях жалко?

«Что за странный вопрос?» – удивился Кирилл.

– Конечно. Народ учился, готовился, и вдруг…

– Учился… готовился… – повторила Мариэль, и Кирилл бы решил, что она его передразнивает, если бы не звучащая в ее голосе грусть. – Скорее уж, учили, готовили…

– А какая разница?

– Большая. В первом случае ты сам себе хозяин. Во втором – выполняешь волю пославших тебя.

– А не один ли черт? Война – это всегда выполнение чьей-то воли. Да, конечно, очень хорошо, если эта чья-то воля и твоя собственная воля стремятся к одной цели. Это бывает, когда борешься с напавшим на твое отечество врагом. Но ведь так бывает не всегда. Бывает, что твоя цель – заработать денег, и ты выполняешь чужую волю ради заработка. Всего-навсего…

– А в случае с той войной, на которой мы сейчас находимся, как?

– А тут вообще все совпадает. Мы боремся с напавшим на наше отечество врагом и одновременно можем заработать денег. Это просто идеальная война.

«Зачем она задает мне эти вопросы? – подумал Кирилл. – Проверяет наличие и уровень боевого духа? Или просто бабе одиноко, и проснулось в ней мамское чувство, хочется кого-то опекать…»

И удивился собственной своей мысли. Вроде бы мамские чувства, которые могут быть у его партнерш, ему прежде в голову не приходили. Неужели так на него подействовали первые бои и первые потери? Вроде бы это называется взрослением? Хотя, с другой стороны, какие мамские чувства, если чаще всего он трахал виртуальных метелок? Черт, как изменилась в последнее время жизнь! А он, изменился ли он?

Вокруг по-прежнему расстилалась степь. Солнце и старбол стояли высоко в небе, время от времени скрываемые легкими облачками, которые здесь крайне редко превращались в тучи. Почти как на Марсе, где, по сравнению с Землей, воды тоже поменьше… Как он далеко, Марс! И Светлана!

– А скажите мне, госпожа капрал… Скажи мне, Мариэль… Ты осматривала меня в первый день. С тех пор я сильно изменился?

Она некоторое время молча изучала его лицо, будто присматривалась. Потом отвела глаза:

– Если внешне, то не очень.

– А внутренне?

– А внутренне… Тебе виднее. Откуда же мне знать?

Тем не менее, ему показалось, что она кривит душой. Может, просто не хочет говорить правду, потому что и сама сегодня поспособствовала изменениям. В том самом овраге… Кстати, а где он?

Кирилл посмотрел на триконку сканера.

Да вот же он, этот овраг, впереди и слева.

– Вот там мы сегодня прятались от змея Горыныча, – сказал он. – Может, завернем?

И Мариэль мгновенно превратилась в капрала.

– Нет, сержант, – сказала она строго. – В наш маршрут этот пункт на сей раз не входит. Разве что вы заставите гостей атаковать сейчас нашего «чертенка»!

И Кириллу осталось лишь удивляться столь резкой перемене, произошедшей с нею.

– Не поймешь вас, женщин, – пробормотал он, но капрал никак не отреагировала на эту реплику, глядя на летящую под днище АТС траву.

Кирилл пожал плечами.

И мгновенно сочинился вирш:

Хоть силен ты будь, хоть слаб —

Нету логики у баб!

Будь ты дуб иль баобаб —

Нету логики у баб!

Хоть хозяин ты, хоть раб —

Нету логики у баб!

На Марсе или на Земле он бы сварганил из этого шестистрочия отличную триконку. Впрочем, сейчас это ни имело никакого значения. Потому что обрезки-сержанты не дарят метелкам-капралам триконки про женскую логику. Это бы означало, что его логика ничем не отличается от женской.

31

Как Кирилл и рассчитывал, к обеду успели. Сначала он подогнал атээску к лазарету и высадил капральшу. На пару с никелированным чемоданчиком. Подумал, что больше с Мариэлью один на один лучше не оказываться. И не только потому что случившееся в дороге царапало душу коготками совести. И уж тем более не только потому, что Тормозилло опять возревнует. Нет, конечно, и ревность Перевалова, и собственная совесть были и сами по себе вполне достаточной причиной… Но главнее было иное. Кирилл и сам не мог объяснить словами испытываемые ощущения. Это была целая мешанина чувств – и сожаление, и опасение, и тревога, – но связаны они были вовсе не с Тормозиллой или Светланой. Пожалуй, главным было ощущение предательства, которое он совершил не по отношению к Светлане или Витьку, а по отношению к самому себе. Все до сих пор прожитое, весь невеликий жизненный опыт не давали повода для такого ощущения, но тем не менее оно возникло, хотя Кирилл и не понимал, как можно предать самого себя.