Книга Не буди ведьму - Татьяна Корсакова

– Так мы и не знали. А теперь знаем. Сама же сказала, он велел ждать.

– Он велел! Да в гробу я видела его приказы! Если бы не Аринка…

– Тише! Смотри… с ней что-то не так.

Да, с ней что-то не так, она слышит голоса: один смутно знакомый, второй – незнакомый вовсе. Голоса спорят из-за нее и называют Ариной.

Арина… Имя красивое, мелодичное, как звон капели. Это ее имя?

– Аринка, ты тут? – В знакомом голосе – радостное нетерпение, щеки касается что-то мягкое, невесомое, как паутинка.

– Я тут. – И этот голос ей знаком – негромкий, в трещинках и сколах, совсем не такой красивый, как ее имя. Это она только что сказала?

– Видишь, Лидка? Она тут, с нами!

– Лучше бы она была там. Чему ты радуешься, Глашка? Ты посмотри на нее. Ты только подумай, во что он ее превратил и во что втянул нас! Она же сейчас такая же, как он.

– Она другая! Не говори глупостей. Эй, Аринка, ты меня видишь?

Чтобы видеть, нужно открыть глаза. Если у нее есть голос, значит, должно быть и зрение. Надо попробовать.

Она попробовала, и темнота вдруг начала меняться: наливаться цветом и движением, оживать.

Она лежала на самодельной, сколоченной из досок кровати. Вместо перепачканных в крови джинсов и свитера одетая в белый льняной халатик. Босые ноги укрыты лоскутным одеялом. Над головой висели пуки каких-то сушеных трав. С одного из пуков на паутинке спускался паучок.

– А вот и наша девочка!

Паутинка дернулась, паучка понесло в сторону, к стене.

У кровати на высоком табурете, кутаясь в любимую шаль, сидела баба Глаша.

– Ну и напугала ты нас, Аринка. – Во взгляде ее был укор пополам с облегчением. – Уже который день мы с тобой…

– Баба Глаша?! – От облегчения захотелось реветь в голос. – Баба Глаша, это вы?

– Это я. А кто же еще за тобой, непутевой, присмотрит?! – Старушка обернулась, махнула кому-то рукой. – Лидка, иди, познакомлю тебя с соседкой своей.

– Ну, познакомь, раз такое дело. – За спиной бабы Глаши появилась пожилая женщина. Высокая, статная, несмотря на преклонный возраст, с аккуратно уложенными седыми волосами, со сползшими на кончик носа очками в пластмассовой оправе. Одета она была в джинсы и флисовую кофту, и наряд этот совсем не гармонировал с ее строгим учительским лицом.

– Лидия Николаевна я. – Женщина внимательно посмотрела на Арину поверх очков. – Родная сестра Глафиры Николаевны. Младшая, – добавила зачем-то, хотя и так было видно, что она младшая. Да и фамильное сходство между сестрами прослеживалось четко.

– Да брось ты, Лидка, этот тон. Вечно ты фанаберишься! – хмыкнула баба Глаша. – Не дури девчонке голову отчествами. Мы для нее бабы, старые бабы.

– Ты, может, и баба, а я Лидия Николаевна, – отмахнулась младшая сестра.

– Учительница она, – пояснила баба Глаша с улыбкой. – Русского языка и литературы. Вот и стала такая…

– Какая – такая?! – вскинулась Лидия Николаевна.

– Интеллигентка! Я ж тебя, Лидка, как облупленную знаю, при мне можешь не выкаблучиваться.

Это «выкаблучиваться» прозвучало так по-девчоночьи, что Арина невольно улыбнулась.

– И тебе бы, сестрица, чуток интеллигентности не помешало, – буркнула Лидия Николаевна, но не зло, а так… чтобы оставить последнее слово за собой. – Как ты себя чувствуешь, милочка? – спросила она, вперив в Арину строгий взгляд.

Прежде чем ответить, Арина потрогала бок. Бок болел, но не так сильно, как должен был. Под халатом не чувствовалось никаких повязок.

– Нормально. Вроде бы. – Она требовательно посмотрела на бабу Глашу. – Давно я так?

– Да прилично уже. Видишь, раны успели уже затянуться. Впрочем, раны на тебе теперь будут заживать как на собаке, после такого-то…

– Какого – такого? – В голове словно прорвало плотину, воспоминания хлынули неудержимым мутным потоком, закружили, накрыли волной.

Арина вспомнила все, даже то, что не хотела вспоминать, в малейших подробностях. Она думала, что умерла, а сейчас оказывается, что раны на ней заживают как на собаке…

– Ты же помнишь все, Аринка. – Баба Глаша погладила ее по голове. – Помнишь, по глазам вижу. Не желала я тебе такой доли. Ох, не желала… Но он сказал, что иначе тебя не спасти. Сказал: «Поверь мне хоть раз, Глашенька». Я и поверила…

– Нашла, кому верить, – фыркнула Лидия Николаевна. – Сидим теперь тут… у черта на куличках.

– А я тебя, Лидка, с собой на аркане не тянула, – в тон ей ответила баба Глаша. – Могла и отказаться.

– Отказаться! – Раздраженным жестом Лидия Николаевна поправила очки. – Как вас таких оставить без присмотра?

– Баба Глаша, как вы себя чувствуете? – Арина всмотрелась в ее лицо, но следов смертельного недуга, слава богу, не нашла.

– Нормально. Ты же видишь, какая ко мне сиделка пожаловала! Хуже Ирки будет, честное слово. Сама-то ты как? Что чувствуешь? – В ее голосе Арине послышалась тщательно скрываемая тревога.

Она не знала, что ответить на этот несложный, в общем-то, вопрос. Ей казалось, что она не чувствует ровным счетом ничего. Но этого, наверное, не может быть.

– Я ничего не чувствую, – сказала она наконец.

– Это как раз и не удивительно, – прокомментировала Лидия Николаевна. – После такого-то.

– Какого – такого? – Ни на один свой вопрос Арина так и не получила исчерпывающего ответа. И баба Глаша, и ее сестра разговаривали с ней как с очень больным ребенком. Больным, возможно, не только физически, но и душевно.

– Ты ведь взяла то, что он так хотел отдать, – сказала баба Глаша твердо. – Дала согласие-то?

– Согласие дала, а вот забрала ли…

– Ясное дело, забрала! – снова вмешалась в разговор Лидия Николаевна.

– Да, все как тогда, – кивнула, соглашаясь, баба Глаша.

– Нет, сейчас хуже. Сейчас вообще все по-другому. Сколько тебе повторять! – Лидия Николаевна злилась, а Арина все никак не могла понять причину ее злости.

– Расскажите мне все по порядку, – попросила она.

– По порядку? – переспросила баба Глаша. – Да я и не знаю, какой тут порядок, в таких-то делах.

– Он пришел к Глаше, – заговорила Лидия Николаевна. – Пришел и сказал, что тебе скоро может понадобиться помощь.

– Как пришел?

– Во сне. А может, и не во сне. – Баба Глаша пожала плечами. – Телевизор я смотрела, задремала. Открываю глаза, а он на стуле сидит.

– Он не мог ходить. – Арина вспомнила кресло, которое перемещалось и поворачивалось, словно само собой.

– Он многое мог. Мог в доме оставаться и в то же время по городу гулять.