Книга Мед жизни - Святослав Логинов

– Да не обижаюсь я, – успокоил гном встревоженного змейку. – Я же понимаю, ты тоже хотел посмотреть, что за человек наверху объявился, который по нашим кладовым как у себя дома гуляет. И кабы не пришёлся старатель тебе по душе, то лежать бы ему сейчас вместе с гостями своими.

– По незнанию я, батюшка, камни к себе тащил… – взмолился было Матвей, а потом глянул вновь с чудесной скамьи на подгорную казну и разом понял, что делать надлежит.

Гора послушно расступилась перед Матвеем, выпустив его в ночь. В полчаса Матвей к избе поспел, вздул светец, начал собираться. Обе укладки с натасканными камнями в короб устроил, взвалил на спину и поспешил к Пустой горе.

В темноте едва дошёл, однако место сыскал безошибочно. Постучал, боясь, что не разомкнётся камень, однако пустили и обратно.

– Вот! – сказал Матвей, поставив веский короб перед подгорным хозяином. – Всё назад принёс, до последнего самоцветика. Об одном прошу: дозволь хоть изредка приходить, хоть краем глаза на горную казну любоваться…

Готов был к любому ответу, но не получил никакого. А взглянув в лицо каменному старику, понял, что опоздал со своим покаянием. Уже не морщины, а трещины прорезали лицо, и камень был просто камнем.

Змейко плакал, роняя алмазные слёзы.

Целый час Матвей со снятой шапкой простоял возле скамьи. Потом раскрыл укладку, достал принесённые камни, начал раскладывать их по тем местам, откуда взяты. Тем, что из иных гор добыты, новое место находил.

Есть у старух верное слово: «кладовать». Значит оно – не сунуть куда попадя, а положить с пониманием, там, где оно всегда будет. До самого утра кладовал Матвей камни. Потом вернулся в залу, присел на скамью рядом с окаменевшим гномом, окинул всё хозяйство рачительным взором. Хорошо получилось, стройно…

Сверху стук донёсся: старатели шурф бьют, никак успокоиться не могут. Матвей прислушался… нет, не там работу начали, пустую породу долбят и никуда не дороются. Успокоенно откинулся на полированную спинку, закрыл глаза отяжелевшими веками. Змейко вполз на колени, лизнул руку хрустальным язычком.

Единая пядь

– Ну, давай, милая, ну… ты же можешь, ну…

Чёлка скосила блестящий глаз, отороченный густой щёткой коротких ресниц, переступила с ноги на ногу, но не двинулась с места.

– Ну что ты, родная, нам немножко осталось, там и отдохнёшь… Ну!

Постромками Микола ободряюще похлопал лошадь по потному боку, на миг выпустив рукоять плуга. Оно, впрочем, и не страшно, нрав у кобылки не вздорный, это жеребец может рвануть дуриком, завалив плужок на сторону и заставив гнаться за собой через всю полосу, а потом вновь заводить в борозду. Чёлка не такая, она сперва вздохнёт, напряжётся и уж потом дёрнет.

– Ну, хорошая…

Чёлка вздохнула, ощутимо напряглась, позволяя ловчей ухватиться за ручки, потом рванула. Сошник разом ушёл в землю, сырой пласт, рассыпаясь на комья, отваливался набок.

– Но!!! – завопил Микола, наваливаясь на рукояти. – Тяни, проклятущая! Но! Пошла, волчья сыть!

С хрипом и воплем, на разрыв жилы они сделали один проход, второй и третий. Микола подбадривал Чёлку площадной бранью, честил, как только муж гулящую жену величает, а Чёлка, тяжело ступая, тянула и тянула плуг и, кажется, тоже стонала самым нутром. Недаром слово «орать» значит и пашенку поднимать, и на крик исходить. Попробуй этак-то усилься молча: пуп разошьётся – и всех делов.

В конце третьего прохода Чёлка снова встала, крупно вздрагивая взмыленными боками.

– Всё, всё, – грубовато успокоил лошадь Микола, – порешили на сегодня. Видишь, как ладно обрядились, – завтра уже пахать не нужно: оборали полосу, с утра боронить станем, оно полегче… Да стой ты, шальная!

Чёлка и не думала шалить, понуро стояла, ожидая, пока хозяин освободит её от ярма. Микола повалил плуг набок, оббил с сошника приставшую землю.

– Но! Домой пойдём.

Чёлка легко сдвинула лежащий плуг, мотая головой, пошла к знакомой тропе. Микола поспешал следом, жалея, что не оставил на вечер горбушки с солью: лошадь наградить и себя побаловать. Ничего, дома сыщется…

При выезде на дорогу придержал кобылу. Дорогой шли солдаты. Ходко шли, справно: фузеи начищены, пороховницы наполнены, ремни набелены, усы нафабрены.

– Далече ли собрались, служивые?

– А к Крайнему Рубежу. Там опять нелюдь объявилась: челубеки четверорукие. Двумя руками народ побивают, двумя – пограбливают. Помощь нужна рубежным заставам.

– Ничо, отобьётесь. И прежде вы нелюдь бивали, и ныне погоните.

– А то пошли с нами, старинушка, нелюдь бить! – крикнул молодой солдатик.

– Как-нибудь без меня справляйтесь, – сурово ответил Микола, поворачивая к хате. – У вас своя служба, у меня – своя.

* * *

Боронить да сеять – работа весёлая. Борона, слаженная из пяти сучкастых стволов, землю захватывает широко, но тащить её не в пример легче, чем плуг или даже сошку. Потом Чёлке отдых – попастись на сладком луговом клевере, а сам Микола, отмерив в берестянку зерна, идёт сеять. Шагает неспешно, под каждый шаг – взмах руки. Тут своя наука, чтобы нигде не было густо, нигде – пусто. Следом – вновь пройтись бороною, приборонить посеянное, а то налетит вороньё и пограбит непохороненное зерно не хуже четвероруких челубеков.

Работа весёлая, но тоже не из простых, к концу трудов от бороны одно поименование остаётся, хоть в ельник иди за новыми деревами, хоть в рощу поспешай к кустам жимолости, из чьей вязкой древесины режут вставные зубья для борон и граблей.

Поломанную борону Микола бросил на меже. Будет досуг – починит, не будет – к осенней пахоте новую смастерит.

Ночью за горизонтом посверкивало и не тихой зарницей, а кровавым огнистым заревом. Микола выходил на крыльцо, смотрел, вздыхал. А с утра не до охов, иных забот довлело. Летний день для того и долог, что дела много. С затемна и дотемна в поле, но всех трудов не перестрадаешь. Коси коса, пока роса. Роса долой, а мы не домой, мы за грабли… Вчерашние копёнки разбить, сено разворошить, чтобы сохло, покуда вёдро. Высохшее – на волокуше к одинокому стожару, стог метать.

Большаком рать идёт. Не солдатские баталии – ополчение. С посадов мастеровой люд, с деревень – чёрные мужики. И амуниция поплоше, и ружьё со всячиной.

– Эй, мужичок, собирайся! Не время сейчас за стогом прятаться, твоим вилам иное дело есть. На Крайнем Рубеже война гремит, видимо-невидимо нелюди привалило. Челубеки себе в помощь всякую погань пригнали: змея ползучего да змея летучего. Огнём палят, ядом прыщут. Сегодня срок пришёл землю не боронить, а оборонять.

Микола оставил вилы, смахнул со лба выпотную соль:

– Эвон вас сколько! Поди, и без меня управитесь. А мне и тут трудов не переделать. У вас своя служба, у меня своя.