Книга Ностальгия по черной магии - Венсан Равалек

Мужчина подтолкнул меня вперед, шепнув что-то вышедшей нам навстречу старухе, вся земля была изрыта копытами кабанов, кроме большой поляны, обнесенной оградой; в конце уходящей вниз лестницы виднелся подвал, запертый на засовы, как двери тюрьмы, к нему-то и подтолкнул меня мой страж, по-прежнему неумолимо, но и без тени враждебности. Я почувствовал, как из темноты на меня уставились глаза, подвал был не очень большой, и там уже находилось довольно много пленников.

Бурление во мне, казалось, усилилось вдвое, у меня не было ни сил, ни желания поздороваться и вообще вести себя учтиво, прочие узники тоже не проронили ни звука, и я, спотыкаясь, пристроился в углу, прямо на холодной земле, посреди барсучьего помета, в мутной, тупой отрешенности, не вполне понимая, где я, мысли разбегались, невозможно было попытаться проанализировать ситуацию в целом или хотя бы частично. Так прошло много дней, меня абсолютно не трогало ни заточение, ни вонь, исходившая от моих новых соседей, ни то, что все это время я ничего не ел, кроме поганой похлебки, что приносила старая мегера; я был вне всего этого, магией Змея, демона, существа, назвавшегося этим именем, я стал другим, я общался с иным миром, где жили ангелы, восхитительные создания и суккубы и где я, конечно, был недосягаем для низменных превратностей здешнего бытия.

Наверно, вид у меня был устрашающий, потому что никто из моих товарищей по несчастью, сидевших в этом гнусном каменном мешке, не осмелился ни о чем спросить и даже подойти поближе. К середине десятой ночи, я провел во рву десять ночей, но груз времени отныне меня не тяготил, мне вдруг почудилось, что какая-то немыслимая сила пытается утащить меня к центру земли, и я закричал, словно некий гений внезапно распластал меня на поверхности сверхмощного магнита, чтобы вытащить самую сердцевину моей жизни, изгнать из нее зло, но попытка оторвать демона, впившегося в мою душу наподобие грязного паразита, имела обратный эффект, мой скелет разрывался на части, моя плоть терпела страшную пытку, покуда не наступило утро и подземное чудовище наконец не оставило меня, измочаленного, раздавленного, расплющенного острой болью; жизнь была лишь сплошной кровоточащей раной, но вся жалость к самому себе исчезла, осталась лишь смутная надежда, что в один прекрасный день этот марш-бросок наконец кончится, моя голова коснется подушки и я смогу, погружаясь все глубже в бесконечную ночь, спать до самого небытия.

К несчастью, вечером аттракцион повторился, слегка измененный вариант бега с ведьмой и незримым псом, только теперь дело шло о самых глубинах моего тела, каждая молекула, каждый атом плотской оболочки, чью чувствительность к боли я вынужден был считать своей, неизбежно попадали в фокус гигантского рентгеновского луча, которым меня остервенело бомбардировали духи подземных глубин.

При каждом появлении старухи мои сожители разражались проклятиями – хватит с них того, что они пленники, рабы, ради бога, пусть их избавят от монстра, от ужаса, они сходят с ума, – и однажды утром вновь явился мой похититель, все с тем же непонятным взглядом серых глаз, ни рыба ни мясо, вроде дешевого Гэндальфа, и вывел меня из подвала, к великому облегчению прочих, набросившихся на него с руганью; напрасно я взывал к Змею, мысленно молил его вмешаться, освободить меня и стереть вилланов в порошок, старуха и цепи влекли меня за собой, я по-прежнему был жертвой неотвязного рока, колдун вывел меня на свежий воздух и надел мне на шею кожаное лассо, мой договор с дьяволом – один обман, куда ни кинь, я все равно проиграл.

– Спокойно, – угрожающе произнес этот вождь инков, – иди через луг, и без фокусов.

Старуха, державшаяся сзади, на безопасном расстоянии, завопила, что мне нечего возвращаться, надо что-то решать, за каким рожном отбивать себе зад в поисках запасной рабочей силы, если потом будоражить ее всякой сверхъестественной дрянью, и мой новый хозяин вполголоса послал ее подальше самым заурядным образом.

Едва оказавшись в поле, я прянул вперед, как горячий необъезженный конь, готовый гордо гарцевать на привязи, но переоценил длину лассо, и скользящая петля живо остудила мой порыв, демиург потащил меня вглубь, к маленькой стрельчатой двери, сохранившейся в развалинах стен, мне пришлось раздеться и спуститься по лестнице к источнику, маленькому бассейну с ледяной водой, туда он велел мне погрузиться, голому, окоченевшему, и в придачу влепил палкой, чтобы придать ускорение.

В ледяном холоде, куда мне пришлось нырнуть, было что-то возмутительное, меня потрясла такая жестокость, ведь временами я испытывал к этому человеку совершенно необъяснимые приливы дружеских чувств, почтения и даже привязанности; несмотря на его подчеркнутое безразличие и все, что мне пришлось перенести, это было уже чересчур, больше, чем я готов был стерпеть, ты зашел слишком далеко, с нажимом подумал я, ты слишком много себе позволяешь, одновременно я резко обернулся и оттолкнул его, порыв был такой мощный, мой бунт настолько превосходил понимание этого седовласого мерзавца со взором грошового колдуна, что он рухнул вверх тормашками, веревка лассо оборвалась, и я помчался как спринтер, как полоумный, за мной, вопя, неслась старуха и перекрывающий все голос сатрапа: не забывай, что ты художник, когда придет момент, скажи, что ты художник!

Мне не дано умереть.

Ад был мне обеспечен, но ждать уже недоставало терпения. Я весь изранился, исцарапался о ветки и подлесок, не чувствуя ни малейшей боли, и в каждом овраге, что я пересекал, в глубине каждого пруда таился мерцающий ореол эльфа или феи. Меня окружали фантастические декорации гигантского глюка, это была всего лишь игра, теперь я уже не сомневался, и при мысли, что тайна наконец раскрыта, у меня случился приступ безумного хохота.

Мне не дано умереть.

Я заперт здесь и никогда не найду выхода.

От меня отваливались куски, целые страты, падая на землю, они смешивались с пожухлыми листьями, соскальзывали в канавы, полные воды, и с легким шуршанием выползали обратно.

Мне не дано умереть, и я по-прежнему жив.

Лай собак заставил меня прибавить ходу.

Во мне вдруг вспыхнуло пронзительное чувство, что все происходящее здесь прямо соотнесено с иным миром, затерянным в недосягаемых высотах, что каждый наш жест приводит в движение тонкий механизм, имеющий точное соответствие в небесных сферах, и что мы связаны с каким-то устройством, цели и функции которого далеко превосходят наше понимание.

– Ату, ату, это не кабан, он вон там!

Я на миг замешкался, собираясь нырнуть в полузамерзший пруд, но свора уже окружала меня с диким лаем, а сзади неслись людские крики.

– О-ля-ля! – протянул кто-то разочарованно, – это не олень, это еще один говнюк!

Псы были сущие исчадия ада, но натасканные обезвреживать дичь, не попортив ее, потому что клыки их синхронно щелкнули в миллиметре от моих бедных рук, которыми я отчаянно пытался заслониться, здоровенные зверюги с медведя величиной; челядь, сопровождавшая охотников, пыталась свистом отозвать их, впрочем без особого успеха, одно из чудищ ударило меня лапой, и мое предплечье украсилось алой царапиной. Большинство охотников были пешие, на лицах верховых, должно быть сеньоров или главарей, застыло надменное выражение, признак высшей касты, с рождения привыкшей к почтению и покорности. Еще один человек, выше остальных, держался чуть поодаль, не произнося ни слова, а его спутники бурно обсуждали, что со мной делать и какую бы придумать потеху получше.