Книга Украденный сон - Александра Маринина

– Я хочу, чтобы вы запомнили, как вам было страшно икакую незабываемую ночь вы провели в обнимку с этим страхом. Я хочу, чтобы выпоняли: сегодня вам дали попробовать только маленький глоточек, чтобы вы лишьпочувствовали вкус страха. В следующий раз вы выпьете всю чашу до дна.

Вы же не хотите, чтобы с вашим отчимом приключилась беда.

– При чем здесь мой отчим? Я перестаю вас понимать.

– Вы все прекрасно понимаете, Анастасия Павловна. Увашего отчима есть машина, но он человек небогатый, и на гараж у него денег нехватило. Вы знаете, что происходит с машинами, когда они всю ночь стоят безприсмотра?

– Их угоняют. Вы этим меня пугаете?

– Их не только угоняют. На них совершают преступления,которые потом приписывают владельцам машины. И владельцам приходится долгоотмываться, доказывая, что их не было за рулем. Хотите устроить ЛеонидуПетровичу такое развлечение? А еще в машины, стоящие без присмотра,подкладывают взрывные устройства. Или подрезают рулевую тягу. Или делаютчто-нибудь эдакое с тормозными колодками. Хотите?

– Нет. Не хочу.

– И правильно, Анастасия Павловна, – добродушнозасмеялся мужчина. – Не надо этого хотеть, это дурно. Я вам пока ничем неугрожаю, но если вы поведете себя не правильно, вам придется испытать страхгораздо более сильный, чем сегодня. Сегодня вы испугались за себя. Завтра вампридется бояться за других людей, в том числе, и за своих близких. Если выэтого не знаете, то я вам скажу заранее: этот страх – куда более неприятный исовершенно непереносимый. Спокойной вам ночи, Анастасия Павловна.

Настя осторожно положила трубку на рычаг, словно она моглавзорваться. Все было сказано предельно ясно и четко: работай по делу Ереминойпо-старому, разрабатывай версию убийства по личным мотивам, и мы тебя нетронем. Что ж, Каменская, тебе решать. Никто с тебя не спросит, если тызабросишь линию «Бризак – архив» как бесперспективную. Тебе доверяет Колобок,тебе доверяет следователь Ольшанский, тебе доверяет Андрей Чернышев, хоть иворчит, что ты ему не все рассказываешь, но все-таки признает за тобойпервенство. Морозов? Будет только счастлив, если ты от него отстанешь. Стажер?О нем и речь не идет. Будет делать, что ему скажут. Так как же, Каменская?Отступишься или попробуешь еще поцарапаться? Страшно…

Настя приподнялась на диване и спустила ноги на холодныйпол.

– Кирюша! – позвала она шепотом.

Тут же из прихожей донесся легкий шорох, еле слышнозастучали когти по паркету. Овчарка неторопливо подошла и села рядом,вопросительно глядя на Настю.

– Кирюша, я боюсь, – все так же шепотом сказала Настя,словно пес мог ее понять и что-нибудь ответить. Вообще-то она была недалека отистины, Кирилл и в самом деле был собакой выдающейся. Андрей загодя присмотрелбудущих родителей щенка и терпеливо ждал, когда две овчарки, обладающие уникальнымиданными по части слуха, чутья и сообразительности, подарят ему желанногонаследника. Он пестовал, холил и обучал Кирилла, у которого в родословной былозаписано длинное и совершенно неудобоваримое имя, и добился того, что пес еслии не понимал человеческих слов (кроме, конечно, команд), то уж интонациючувствовал безошибочно. Впрочем, количество выполняемых команд было стольогромным, что вполне заменяло речевой контакт.

– Мне страшно, Кирюша, – повторила Настя чуть громче.

Собака занервничала, пасть приоткрылась в беззвучномрычании, глаза блеснули недобрым желтым огнем. Настя где-то читала, что пристрахе, как и при других отрицательных эмоциях, почки интенсивно вырабатываютадреналин, и животные ощущают его специфический запах, моментально реагируя наиспуганного человека. «Он понимает, как мне страшно», – подумала она.

– Что же нам делать? – продолжала Настя, стараясьговорить увереннее, чтобы заглушить страх. – Может, бросить все к чертовойматери и жить спокойно? Как ты думаешь, Кирюша? Леня у меня, конечно, ещемолодец, пятьдесят семь лет, ничем не болеет, занимается спортом, двадцать пятьлет в розыске проработал, с ним не так-то просто справиться. Но он мне нечужой, я его люблю, я к нему очень привязана, он заменил мне отца.

Разве я имею право рисковать?

Она включила верхний свет в комнате и начала медленнорасхаживать взад и вперед, опустив плечи и приволакивая ноги в мягкихшлепанцах. Неподвижно, как статуя, сидящий Кирилл настороженно наблюдал за еепередвижениями.

– Еще у меня есть Лешка, рассеянный растяпа,талантливый математик, но ужасно наивный и доверчивый. Его обмануть и поймать вкапкан ничего не стоит. Лешка мне тоже очень дорог, я знаю его еще со школы, онбыл моим первым мужчиной, я чуть было не родила ему ребенка. Он мойединственный близкий друг, у меня ведь, Кирюша, нет ни одной подруги.

Странно, правда? Может, я и не люблю Лешку той страстнойлюбовью, о которой пишут в книгах, но я, наверное, на такую любовь просто неспособна. Я его люблю, как умею. Конечно, у него бывают заскоки по части яркихпышногрудых брюнеток, но это длится от двух часов до двух дней, а потом онвозвращается ко мне, потому что нам хорошо друг с другом и плохо со всемиостальными. Ну, что греха таить, и у меня были другие мужчины, в одного из нихя даже была влюблена до замирания сердца. Но все равно Лешка был и остался моимсамым близким и родным. Между прочим, никто никогда не будет выхаживать менятак, как Чистяков, когда я болею. А болею я, Кирюшенька, порой довольно тяжело,имей это в виду. У меня была травма спины, и теперь, стоит мне поднятьчто-нибудь тяжелое, она довольно громко заявляет о себе. Тогда я ложусь на пол,потому что не могу лежать на мягком диване, и тихо погибаю. А Леша делает мнеуколы, готовит еду, помогает встать и вообще выполняет функции медсестры. Втакие дни он переселяется ко мне, хотя живет и работает в Подмосковье, идобираться от моего дома до работы ему приходится два с половиной часа. Но онни разу не пожаловался и ни разу не отказался мне помочь. Так как ты думаешь,Кирюшенька, имею я право рисковать Лешей Чистяковым?

Мерная ходьба и крепнущий звук собственного голоса успокоилиНастю.

Озноб, сотрясавший ее, прошел, она даже немного согрелась,руки уже почти не дрожали. Она внимательно посмотрела на собаку и убедилась,что и та стала гораздо спокойнее. «Хорошо, – удовлетворенно подумала она. –Значит, мне и в самом деле удается взять себя в руки. Кирилл это чувствует».

Настя рискнула расширить сферу активности и вышла на кухню.Пес незамедлительно последовал за ней, сев у двери и опять застыв как изваяние.

В три часа ночи Насте наконец удалось поесть и выпитькрепкого свежезаваренного кофе, около четырех она настолько осмелела, чтопростояла минут двадцать под горячим душем. К шести утра она собрала со стола исписанныеи исчерченные непонятными закорючками листы бумаги, разорвала их на мелкиекусочки и выбросила в мусорное ведро. Кирилл мирно лежал у ее ног, положив носна мягкий шлепанец, всем своим видом как бы говоря: