Книга Темные силы - Елена Топильская

— Да. Поэтому учти, что Алена — не Зоя…

— Да что ты заладила, Зоя — не Зоя… Сам знаю.

— Нет, ты не знаешь. Когда у тебя были амуры с нашей секретаршей, это было очень удобно с точки зрения распределения рабочего времени и с точки зрения конспирации. Пришел на работу — сразу как бы и на свидание. Зойка тебе дела подшивала, описи делала, отчеты составляла; и жена не придерется: не можешь же ты, в конце концов, на работу не ходить? Алена тебе дела подшивать не будет, учти.

Горчаков расстроился.

— Вечно ты, Машка, все опошлишь.

— И еще учти: сейчас тебе с работы уйти в неурочное время гораздо проблематичнее, чем раньше. Вечерами ты встречаться не можешь, как-никак человек семейный. Ночевать тоже дома привык. Ну, и как ты будешь свидания устраивать?

— Ну вот, испортила мне настроение!

— И это вместо «спасибо»…

— Ладно, поехали уже, только молча.

Я покорно села в машину и за всю дорогу не проронила ни слова, хотя ему явно очень хотелось еще потрепаться на тему своей новой неземной любви.

Во дворе Горчаков не позволил мне выйти из машины, пока сам не обследовал парадное. Очень кстати во двор зарулили Хрюндик с довольной рожей и сопровождающий его Стеценко.

Поскольку переехать в безопасное место нам вчера не удалось, с утра я убедила их обоих, что Сашка должен встретить моего сыночка из школы и отконвоировать домой. Хрюндик бесновался, выкидывая из-под короткого банного халата худые волосатые ноги, и басом доказывал, что он уже взрослый человек, что не позволит дискредитировать себя в глазах школьной общественности, что ничего с ним не случится, если он придет домой один, без конвоя, что плевать он хотел на всяких маньяков, в которых он, кстати, с детства не верил…

Мы с Сашкой терпеливо ждали, пока он устанет, и в паузе начинали объяснять, что все это, безусловно, правильно, но встретить его из школы необходимо для моего душевного спокойствия.

Хрюндик, в условиях утреннего дефицита времени, успел высказать нам, по-моему, все претензии, накопившиеся за последние пять лет. Помянул и гиперопеку, из-за которой, как он читал в одном журнале, дети утрачивают способность принимать самостоятельные решения, что впоследствии ломает им жизнь; и то, что я насилую его личность требованиями убраться в комнате, хотя обстановка и микроклимат комнаты отражают внутренний мир человека, там обитающего, и вмешательство и принудительное изменение этого микроклимата влекут нежелательные изменения личности…

Я слушала и диву давалась, как подкован этот балбес в педагогике и психоанализе. Гораздо сильнее, чем в математике и физике. Поначалу эти глубокомысленные пассажи выбили меня из колеи, но поминание ребенком гиперопеки меня неожиданно успокоило. Я-то переживала из-за того, что мало времени уделяю ребенку, а он, оказывается, считает, что я его гиперопекаю…

В общем, распотрошив мне нервную систему до основания, мужики неожиданно вполне мирно договорились, что Сашка встретит Хрюндика у метро и доставит до дому, не подвергая ущемлению его репутацию.

И вот они явились, оба довольные, от обоих пахло блинами из уличного киоска. Я с трудом удержалась от сентенции о вреде уличной еды, вовремя вспомнив, что когда я, девочка из хорошей семьи, — училась в младших классах школы, для меня не было лакомей деликатеса, чем продававшиеся на близлежащем вокзале жареные пирожки с мясом. Я старательно копила мелкие денежки, и когда набиралась вожделенная сумма — одиннадцать копеек, я, как крыса из Гаммельна, шла на запах несвежего мяса в резиновом на вкус кукише из пресного теста, поджаренного на машинном масле, покупала это райское наслаждение и смаковала, смаковала. А потом дома нехотя жевала какие-нибудь кнели из индейки и давилась осетровой ухой. И тут же начинала копить на новый пирожок…

Потом, когда я уже работала в прокуратуре, мне поручили дело о хищениях в общепите, и я узнала достоверно, из чего, а главное — как делались эти страшные продукты. Разумному человеку лучше этого не знать, но, несмотря на это, воспоминания детства до сих пор греют мою душу. Психология человеческая устроена так, что те вонючие пирожки, за производство которых с недовложениями и грубыми нарушениями технологии я привлекла к ответственности руководителей общепита, не имели ничего общего с любимой едой моего детства.

От проблемы уличной еды меня отвлек внешний вид ребенка. Утром я как-то не уловила, в чем он ушел, а сейчас могла наблюдать прикид во всей красе.

Я, конечно, много раз слышала от ребенка, что он официальный стиль в одежде не приемлет, костюмов носить не хочет, галстуки — это вообще отстой, и ботинки тоже надо выкинуть на свалку истории, поскольку их вполне заменяет спортивная обувь, а мои попытки объяснить, что спортивная обувь хороша к спортивной одежде, а к школьному костюму лучше бы ботинки, оценивались как мракобесие. В школе им разрешали свободную форму одежды, но то, что я увидела, по существу являлось не свободной формой одежды, а каким-то хеппенингом, прости Господи! Мне даже захотелось это ваять.

На моем пупсике, долговязом, с пушком на подбородке и длинными волосьями, забранными в хвостик, была надета ярко-зеленая футболка, поверх которой — желто-коричневая «кенгуруха» с капюшоном. На «кенгуруху» напялен был старый синий пиджак, тесный в подмышках; капюшон был кокетливо выпущен наружу. Джинсы, висящие на самой критической точке филейной части, лохматились внизу и ничуть не скрывали огромные раздолбанные опорки — я никак не могу правильно запомнить, как называется это безобразие, кеды или кроссовки. Но главное — все это великолепие венчала коричневая вязаная шапочка, посаженная на самую макушку. Как бы в пандан к «кенгурушному» капюшончику кофейного оттенка. Мрак! Моя бабушка сказала бы: «пан Стрюцкий».

Вечером мне, конечно, позвонила классная руководительница, переполненная впечатлениями, и я ее понимала.

— Вы видели, как ваш ребенок пришел сегодня на занятия? — нервно осведомилась она. — Я за ним по всей школе гонялась, пыталась шапочку эту уродскую сорвать. Не дался. Так и сидел на уроках в шапочке. Вы уж последите, чтобы он впредь прилично выглядел.

Я целиком и полностью разделила ее негодование, но сказала, что драться с этим дылдой не в состоянии.

— Но я вам, собственно, не за этим звоню, — продолжила классная. — У нас проблема, знаете, какая? Историк у Гоши не принимает реферат…

— Почему? — испугалась я. Вроде бы Гошка сидел вечерами за компьютером, отпечатал толстый реферат, красиво сложил его в скоросшиватель…

— Нет, реферат в порядке, — подтвердила учительница. — Там принципиальный конфликт. Гоша еще в первой четверти был удален с урока, историк потребовал объяснительную, а ваш сын ее так и не написал. В общем, без объяснительной он реферат не примет. Вы уж напишите с ним вместе эту объяснительную, а? Без реверансов, пусть просто напишет, что больше не будет.

Мы распрощались, и я пошла выяснять отношения.