Книга Лекарство от верности - Галия Мавлютова

– Не брошу, – сказал он, – я тебя никогда не брошу. Вот видишь, ты мне совсем не веришь! Стесняешься меня. Боишься, что брошу. Да я жить без тебя не могу. Ты по ночам ко мне приходишь. Спать не даешь. Как я могу тебя бросить.

И Дима вновь набросился на меня, и на себя одновременно, ведь мы стали с ним единым целым. И мы окунулись в огненный котел, но в нем не было боли, и мы сжигали в любовном костре нашу общую страсть. Дотла сжигали, превращая нашу любовь в пепел.

* * *

Я разрывалась между домом и любовником. Свидания мелькали с калейдоскопической быстротой. Постоянство встреч напоминало о повседневности, пугало предстоящей рутиной и скукой в любовных отношениях. Но ничего подобного не произошло. Свидания приняли фантасмагорический оборот. Каждая встреча была похожа на незабываемый спектакль, диковинную любовную пьесу, в которой было всего два героя. Дима главенствовал в наших отношениях, диктовал условия. Я подчинялась. Ему нравилось командовать. Мне нравилось слушаться. Любовные отношения заметно отличаются от супружеских, теперь я это точно знаю. Любой брак напоминает минное поле. На поле развертывается борьба противоречий полов. Кто главный? Мужчина или женщина? И все это супруги решают в повседневности. А ночью почти невозможно отступить от намеченной дневной цели. Организм зажимается, стягиваясь в тугую пружину. И разжать ее невозможно. Нет специальных приспособлений. Но отступать никто не хочет. И вот один в паре принимает мудрое решение – выбрасывает белый флаг. Принимает ситуацию на себя. Можно спокойно жить. Но уже без любви. Нет равных отношений – нет любви. И нет незабываемых ночей. Все ушло на борьбу с суетной повседневностью.

Между любовниками не возникают противоречия, ведь они знают, твердо уверены, что совершают тяжкий грех против нравственности, против долга, против близких. В любовный круг постепенно втягиваются посторонние лица. Они плотной цепочкой окружают любовную пару, считая, что имеют право судить грешников. Но нас еще никто не судил, не забрасывал камнями. Мы наслаждались свободой, как два ангела, попавшие на землю по чьей-то злой прихоти. Я забыла о возрасте. Я растрачивала свои недюжинные силы, будто сорила шальными деньгами, нечаянно упавшими на голову из какого-то неведомого, щедрого источника. Золотой дождь градом обрушивался, угрожая погрести меня целиком в драгоценной горе. Но я не боялась вожделенного погребения, пусть останусь в золотой горе навсегда, сделаю там норку, зато буду счастлива.

Дима много смеялся. Ему нравилось обладать мной. Он будто взобрался на высокую гору раньше положенного часа. Пришел туда впереди всей группы, обогнав длинную цепочку терпеливых тружеников.

– Ты пришла насовсем? – спросил он и нахмурился.

Нежным и ласковым движением я разгладила темную полоску на юном лбу. Через много лет в этом месте появится морщинка. Сейчас еще рано. Пусть морщинка потерпит немного, подождет до лучших времен.

– Нужно набраться терпения, Дима, – сказала я, – нужно подождать. Нельзя бросать все сразу, одним махом. Мы можем все испортить.

– Я не могу ждать. Тем более долго ждать, у меня нет времени на пустое ожидание, – разозлился он, – все решено. Ты что, уже передумала?

Золотая гора манила его своей сияющей вершиной. Я уже была наверху, а Дима оказался внизу. Он стремился догнать меня, вскарабкаться на самый верх, чтобы усесться на вершине.

– Нет, не передумала, но у меня есть муж и сын, они тоже любят меня, нельзя доставлять им еще большее горе, – сказала я.

– Ты уже причинила им страдания. Зачем же растягивать удовольствие? – спросил Дима.

Он говорил верные и точные слова. Но я не могла объяснить возлюбленному, в сущности еще очень молодому человеку, что горе может раствориться в повседневной печали, застыть в ней, и тогда мой уход не нанесет внезапной раны моим близким.

– Надо ждать, Дима.

И мы обрушивались друг на друга с еще большой яростью, будто животные, измученные любовным томлением. В наших обоюдных ласках всегда присутствовала надежда на будущее. Мы жили в нашем облаке. И верили, что оно будет существовать всегда. Я припадала к смуглому телу, обтянутому тонкой кожей, напоминающему боевой барабан, впивалась в него губами, высасывая очередную порцию удовольствия. Дима наслаждался моим наслаждением. Мы окунались в него, будто в холодную прорубь после жаркой и кипящей бани. И тут же выскакивали из ледяной купели и вновь мчались обратно, в сумрачную темень полыхающего жара любви. И я благодарила небо за драгоценный подарок. Моя жизнь приобрела новое звучание. Скука умерла. Я поставила ей памятник забвения. Дима нежно провел сухой и жаркой ладонью по моему животу.

– Он узкий и впалый, как живот индейца, – сказал он.

– Наверное, индейцы не все худые, они бывают толстыми и жирными, – несмело возразила я.

– Не бывают, они все мускулистые и поджарые, как мы с тобой, – сказал Дима.

Он настаивал на своей точке зрения. Убеждал в собственных знаниях. Проявлял мужское начало. Мне нравились в нем зачатки лидера. Дима сможет пробиться в жизненной толчее, взберется на вожделенную вершину.

– Ты спешишь? – спросил он и строптиво поджал губы.

– Спешу, милый мой, спешу. Завтра обязательно приду. Может быть, насовсем. Не скучай, – я нежно поцеловала блестящий, отливающий кремовым атласом живот.

Он молчал. Поджатые губы, обиженный взгляд из-под насупленных бровей, закинутые за голову мускулистые обнаженные руки – невозможно оторваться, немыслимо уйти от этого зрелища. Я могла бы просто любоваться им, не предаваясь любовным утехам. Сидела бы и смотрела, и пусть бы он лежал передо мной всегда. Я громко хлопнула дверью. Ноги не слушались. Они поворачивали обратно. Я заставила их идти в нужном направлении. Дома меня ждали. Терпеливо и достойно ждали, не обвиняя и не осуждая. Ждал муж. И ждал сын. Я их любила. Я не смогу уйти из дома. И я не могу сказать об этом Диме. Я разрывалась между домом и любовником. И не было никакого выхода из тупика.

* * *

Муж торчал в кухне, кажется, он хотел поставить сложный химический опыт, пытаясь что-то поджарить. Научный эксперимент не удался. В кухне противно пахло едкой гарью. Я открыла окно. Включила кондиционер. Дмитрий уныло сидел в углу, скромно прикорнув на диванчике.

– Варя, нужно нанять кого-то, а то мы с голоду умрем, – ворчливо сказал муж, – придешь как-нибудь, а в квартире два трупа.

Я подскочила к нему и зажала ему рот обеими руками. Язык не подчинялся мне, он вообще не мог пошевелиться. Я трясла головой, пытаясь произнести хотя бы одно слово, но не могла. Володя спокойным жестом убрал мои руки от своего рта, осторожно опустил их.

– Никогда не прикасайся ко мне, слышишь, – сказал он.

Слова прозвучали как предупреждение. Муж произнес их жестким, каким-то противным голосом, едким, как гарь после пожара. Я почувствовала озноб. Меня затрясло, как в лихорадке. Ему неприятны мои прикосновения. Зато мой язык обрел подвижность.