Книга Сон Брахмы - Роман Светлов

– Спасибо, Иннокентий Абрамович. – Матвей подумал, что вовремя успел запихнуть в карман письмо Антонины. – Было полно милиции?

– Какая милиция! Мы с тобой насмотрелись всякого западного кино. Пришли двое из отделения, с перепуганными мордами. Собственно, их к делу и не допустили. Вокруг постоянно крутились люди этого Владимира Николаевича и говорили всем, что покушение расследует ФСБ. Это так?

– Наверное. Если это можно назвать расследованием. Вы не беспокойтесь, думаю, в меня больше стрелять не станут.

– Ты уверен?

– На сто процентов – нет. Но, думаю, все это было инсценировкой. Пугали. Зато какая реклама для газеты!

– Ближе к вечеру появился твой Владимир Николаевич и потребовал, чтобы не было никакой утечки информации. Чтобы расследование было успешным, никто ничего не должен знать.

– И вы согласились?

– В нашей газете ничего не будет напечатано. А «Московский комсомолец» выходит с передовицей: «Главный редактор „Вечерки“ отрицает, что на его сотрудника было совершено покушение». Текст мы согласовали. Я правильно поступил?

– Легкий скандал делу не помешает.

Некоторое время они молчали.

– Подробнее рассказать не желаешь? – спросил Сиреневый Жакет.

– Пока нет, Иннокентий Абрамович. Такая ерунда, что пока и сам поверить в это не могу.

– Что собираешься делать?

– Я пришел на работу. Хотел бы встретить сегодняшний день в собственном кабинете. Стекла поменяли?

– Естественно. Иначе ветер гулял бы по всей редакции. Возьми какой-нибудь стул из корректорской. Твой, с дырой от пули, забрали как вещдок.

Войдя в свой кабинет, Шереметьев понял, что прежде чем заняться делами, ему придется немало времени потратить на уборку. Пол в двух местах был взломан – очевидно, оперативники Владимира Николаевича вскрывали его, чтобы достать пули. Сверху над дырками были брошены доски, а мусор сгребли в угол. Бумаги на столе были свалены в одну кучу.

Примерно через час, вынеся из кабинета все лишнее и кое-как рассортировав бумаги, Матвей включил компьютер и нашел файл с наметками для коллажа из писем по поводу Миллениума. Свой ход этой ночью он сделал. Теперь был черед за противоположной стороной. А ему оставалось только работать.

Ответный ход не заставил себя ждать. Ровно в десять часов раздался телефонный звонок. Прежде чем поднять трубку, Шереметьев включил маленький диктофон.

– Слушаю вас, – противным официальным голосом сказал он.

– Шереметьев? – голос в трубке походил на механические голоса, которыми телефонные станции сообщают абонентам о скором отключении из-за неуплаты. Голос звонившего шел через какой-то преобразователь.

– Слушаю вас, – повторил Матвей.

– Это говорит ваш доброжелатель. Я хотел бы предложить вам выгодный обмен. Мне нужна одна вещь. Взамен ее я подарю вам одного человека.

– Не понимаю. Вы меня интригуете.

– Интригую?.. Хорошо, что вы можете шутить. Тем легче мы решим этот вопрос. Мне нужны фотографии и негативы фресок из церкви вашего отца.

– Вот как? А почему вы обратились именно ко мне, а не к тому, кто эти фотографии хранит?

– Я думаю, вы их достанете. Без всякого труда. А если Олег Викторович заупрямится, вы сможете его убедить.

– С чего вы решили, что я буду его убеждать…

– Подождите, не торопитесь. Ведь есть вторая сторона моего предложения. В обмен на фотографии я верну вам некую девушку по имени Варвара. В целости и сохранности. Мы ведь обойдемся без отрезанных ушей и прочей мерзости, не так ли?

– Вы что, все это всерьез?

– Всерьез. Сейчас я положу трубку, а вы хорошенько подумайте над моими словами. После обеда я позвоню еще раз – так что потрудитесь находиться на работе. Тогда мы и договоримся о времени и деталях обмена. И никаких третьих сил. Подумайте, чем это будет чревато для Варвары!

В трубке послышались длинные гудки. Матвей выключил диктофон и некоторое время сидел неподвижно, глядя на ворох бумаг. Затем достал визитки Владимира Николаевича и Сергея Сергеевича. Стал рассматривать их. Со стороны могло показаться, что он гипнотизирует надписи на маленьких бело-сине-красных карточках.

* * *

Фотограф задумчиво перебирал негативы. Ему очень не хотелось складывать их в бумажный пакет с желтым крестом на нем. Отец Макарий, отпивая из стакана чай, сказал:

– Да Господь с ними, Олег Викторович, не жалейте. Подложить «куклу» не удастся, наверняка проверят. Нужны подлинники.

– Мы сделаем все, чтобы они не пропали, – как можно убедительнее сказал Матвей. – Отдадим, только если поймем, что иначе нельзя.

Олег Викторович смотрел на них с сомнением:

– Для чего весь этот театральный антураж? Ленинград, церковь Симеона и Анны, желтый пакет. Могли бы предложить обмен в Москве, в какой-нибудь подворотне, в конце концов.

– Может быть, они полагают, что так безопаснее.

– Но ведь так получается лишнее время. Как минимум целый день – на то, чтобы добраться до Питера. Если Матвей обратится к своим знакомым в службы, у них будет лишняя ночь на подготовку.

– Это только если они очень захотят, – сказал Макарий. – Службы совсем не так оперативны… как хотелось бы. А знаете, что мне припомнилось про храм Симеона и Анны? В начале девяностых его сожгли, и он несколько лет стоял черный, никому не нужный. Восстановили совсем недавно. Говорят, что сжег его один из выпускников Мухинского художественного училища. И хотя никаких доказательств не нашли, болтают об этом до сих пор.

– Зачем он это сделал? – спросил Матвей. – Захотелось славы Герострата?

– Нет. Причина была проще… и утонченнее. Он выбрал этот храм для дипломного пейзажа. Написал его с самого выгодного ракурса. Не гениально – гениальным художником он не был, – но технически безупречно и точно. Этакий фотореализм. Через несколько дней, когда пейзаж уже висел на выставке дипломных работ, пустовавший храм загорелся. Горел долго, пожарные приехали поздно; сообразив, что потушить уже не смогут, защищали соседние здания. От храма остались только стены да потолок.

– Зато сохранился пейзаж.

– То-то и оно. За пару часов заурядный пейзаж стал выдающимся произведением искусства. Художника вызывали в прокуратуру, но ничего доказать не смогли. Не нашли ни заказчиков, ни исполнителей. Свалили все на бомжей. А пейзаж стал стоить хорошие деньги. Потом по нему проводили восстановительные работы.

– Еще одна сгоревшая церковь, – вздохнул Олег Викторович.

– То-то и оно, – сказал отец Макарий. – Может быть, для них важна символика места. Интересно было бы знать, что за иконы украшали церковь Симеона и Анны. Может, и там было что-то, похожее на несозданный мир? И тогда мы зря грешим на выпускника «Мухи»: не одни ли и те же руки жгли храмы в Питере и в Алексеевской?