Книга Исповедь черного человека - Анна и Сергей Литвиновы

— Техник наш, — быстро ответил за него КаПэ, — будет нам помогать сейчас. Дипломник из МАИ. Фамилия Иноземцев, зовут Владислав. Допуск по первой форме имеется.

— Здравствуй, Иноземцев Владислав, — улыбнулся хозяин кабинета и тоже протянул ему руку.

Они, все четверо, вместе с чертежами, подошли к столу для заседаний — и дальше роль Владика свелась к тому, чтобы разворачивать нужный чертеж и придерживать его за углы, пока старшие товарищи рассказывают и показывают Главному, каким они представляют будущий космолет, или, иными словами, космический корабль.

Минуло совсем немного времени с того вечера, когда КаПэ рассказывал о космолете Владику и Радию — когда они бросали в пролет теннисный шарик с налепленным на него пластилином. А теперь все, что они тогда обсуждали, оказалось уже оформлено в виде чертежей. То был еще далеко не проект, и даже не техзадание или эскиз. Скорее, наброски. Однако в них имелось главное: основные принципы построения космолета (или космического корабля), его идеология. Владик понял, что в тот вечер, когда Константин Петрович задавал им с Радием свои вопросы, он уже заранее знал ответы на многие из них — и, возможно, говорил тогда с молодыми инженерами для того, чтобы проверить самого себя. А может, и для того, чтобы высвободить — на будущее — их собственную творческую энергию. Владик был польщен доверием и почувствовал приязнь и благодарность к Феофанову — чувства, которые он сохранит надолго.

— Предлагается следующее решение, — говорил Константин Петрович в кабинете Королева, — космолет (или корабль) должен состоять из двух отсеков: СА, или спускаемый аппарат, и ПО, или приборный отсек. На приборный отсек предлагается установить все те устройства, что понадобятся для обеспечения полета по околоземной орбите, однако не нужные ему для возвращения на Землю. Перед посадкой отработавший приборный отсек будет отделен от спускаемого аппарата и сгорит в верхних слоях атмосферы.

Как показалось Владику, идея расстыковки перед посадкой Королеву понравилась — и даже, может быть, понравилась очень. Глаза его засверкали.

— Значит, как говорили у нас на Украине, нехай вин горыть! — сказал Сергей Павлович про приборный отсек и довольно потер руки: — Добре!

Судя по лицам Феофанова и Любомудрова, похвала Главного, даже в такой неявной форме, являлась здесь вещью исключительной, чем-то вроде Сталинской премии. Однако ЭсПэ уже бежал по чертежам дальше и быстро спросил:

— Как будем отделять приборный отсек от спускаемого аппарата?

— Поставим пиропатроны, которые сработают перед входом в плотные слои атмосферы.

— Как будем дублировать систему разделения? — вострым взглядом глянул Королев.

— Ставим текстильные ленты, сгорающие в плотных слоях атмосферы.

Оба ответа Королева, видимо, удовлетворили, и он коротко кивнул:

— Дальше.

— Тормозная двигательная установка сработает перед вхождением в плотные слои атмосферы…

— Почему у вас предусмотрена только одна тормозная установка? Мы же говорили с вами о полном дублировании — каждой жизненно важной системы?

Владик видел и понимал, что Королев, что называется, зрит в корень: задает те самые вопросы, что являются наиболее сложными, тонкими, важными. Но заметил он и то, что каждый из них не становится для Константина Петровича и Михаила Клавдиевича неожиданным. Оба готовы к ним, знают, что ответить, — видимо, долго размышляли над ними и апробировали их в беседах с соратниками, в том числе некогда вечером с ним и Радием. И еще он заметил, что Константин Петрович все чаще в ходе доклада называет изделие не космолетом, как нравилось ему самому, а кораблем, как предлагал Королев. Видимо, инженер, чтобы умаслить Главного, решил пожертвовать (на его взгляд) мелочью, то есть именем устройства, — лишь бы технические его идеи оказались приняты.

— Сергей Палыч, — мягко молвил КаПэ, — дублирующая тормозная двигательная установка не проходит по допустимой массе корабля. Предусматривается, что в случае возможного отказа ТДУ спускаемый аппарат будет тормозиться естественным путем, за счет плотных слоев атмосферы. Надо запускать корабль на такую орбиту, чтобы он через семь-десять суток упал на Землю.

— Упал? Где? В любом случайном месте? — остро переспросил Королев. — В том числе — в Америке или в океане?

— Так точно, Сергей Павлович, — кивнул КаПэ, — необходимо будет предусматривать и отрабатывать и такой вариант.

Главный нахмурился, но развивать тему не стал, лишь буркнул:

— Продолжайте.

Потом они обсудили еще не один десяток тем (как их все запомнить, с ужасом думал Владик, но запоминал, запоминал). Все происходило по прежней схеме: Королев задавал резкие, не в бровь, а в глаз вопросы, а Константин Петрович и Михаил Клавдиевич с чувством и с толком отвечали.

Кое-что ЭсПэ не устроило, и он хмурился и говорил: «Думайте дальше». Но в целом, по результатам всего доклада он показался Иноземцеву довольным. Когда впоследствии, много дней спустя, Владик скажет об этом Константину Петровичу, тот усмехнется:

— Доволен? Да он просто счастлив был тогда и готов нас расцеловать! Я его таким довольным со дня запуска первого спутника не видал! Потому и сказал ему… — Впрочем, Константин Петрович не докончил, махнул рукой. Видно было: воспоминание о том, что происходило в конце беседы, до сих пор язвит его.

А случилось следующее. Иноземцев с Любомудровым, собрав чертежи и заметки, уже выходили из кабинета Королева, а Константин Петрович вроде как замешкался. И, закрывая за собой дверь, Владик услышал, как Феофанов спросил ЭсПэ, причем его интонация стала совсем уж искательной, просительной:

— И еще, Сергей Павлович, один вопросик… Во все времена принято было, что изобретатель обычно сам свое детище испытывает… Ну, знаете, как Пастер на себе вакцину от бешенства проверял. Или как инженер первым под построенный им мост становится…

Владик схитрил — не стал плотно прикрывать двойную дверь со стороны приемной. И от кабинета далеко, в отличие от Любомудрова, не отошел. Слава богу, секретарь куда-то выскочила, и прикрепленного сотрудника, вечно торчащего в приемной у ЭсПэ, тоже на месте не оказалось. Поэтому расслышать дальнейшее Иноземцеву никто не помешал. Видеть он не видел, но слыхал зато все до последнего слова.

— Поэтому я прошу вас, — продолжал искательно Константин Петрович, — разрешить и доверить, Сергей Павлович, первым в космос слетать мне.

Жаль, не видел Владислав, каким тут стало лицо Королева, но впоследствии ему доводилось не раз наблюдать Главного в гневе, поэтому он легко мог себе представить. Тем более что прекрасно расслышал через неплотно прикрытые двери королевский рык:

— Ты?! Да как ты смеешь?! Ты, мальчишка! Щенок! Да что ты себе тут вообразил?! Да кто тебе сказал, что это — твой корабль?! Это — мой корабль! Ты слышишь — мой!

Тут и секретарша вернулась на место в приемной, и за своего непосредственного начальника Владику стало неудобно, и он отскочил от дверей, однако все равно расслышал королевский крик, доносившийся из кабинета: