Книга Дикий сад - Марк Миллз

— Увидишь.

— Случилось что-то плохое. Я это чувствую. Просто не могу понять, что именно.

Антонелла положила руку ему на плечо.

— Bravo, Adamo. Браво.

К комплиментам Адам не привык, но, когда она, вытянув шею, потянулась к нему губами, раздумывать не стал.

Они поцеловались. Нежно и осторожно. Потом еще раз, уже отбросив осторожность. Он ощутил идущее от нее тепло и легкое давление грудей. Языки нашли друг друга…

— Я сказала себе, что не буду, — прошептала Антонелла, отстраняясь.

— Интересно. Я-то сказал себе, что буду.

Он не столько увидел, сколько почувствовал, что она улыбнулась.

Так, держась за руки, они и вышли из сада и только у самой виллы отпустили друг друга, когда она наклонилась, чтобы вытряхнуть попавший в туфельку камешек.

— Почему ты сказала себе, что не будешь?

Антонелла надела туфельку и выпрямилась.

— Потому что ты скоро уедешь.

— Через неделю.

— Будет только еще хуже.

— Но зато какая неделя!..

Он потянулся к ней. Она с улыбкой шлепнула его по руке.

Ночную тишину расколол донесшийся из виллы громкий смех. Даже не смех, а дьявольский хохот. Кто его не слышал, мог бы забеспокоиться. Кто слышал — вздрагивал от страха.

— Боже…

— Что? — спросила Антонелла.

— Гарри… — Адам шагнул к ступенькам нижней террасы. — Ты что здесь делаешь?

— А на что это похоже? Обедаю с красивой женщиной.

Синьора Доччи милостиво улыбнулась.

— Я думал, что ты получишь деньги не раньше чем завтра.

— Пришли сразу, в тот же день, когда ты их послал.

Адам попытался скрыть разочарование.

— Хорошо.

— Плохо.

— Плохо?

— Долгая история.

— Да, долгая, — согласилась синьора Доччи.

Гарри повернулся к ней:

— Но небезынтересная.

— Нет, небезынтересная.

Господи, вздохнул Адам.

— Ты давно здесь? — с наигранным безразличием спросил он.

— Несколько часов.

Вполне достаточно, чтобы натворить такое, чего потом не исправишь.

— Как ланч? — осведомился Гарри. — Хорошо посидели?

— Да, отлично… извини. Это Антонелла.

Гарри поднялся. На нем была помятая рубашка «аэртекс», армейские шорты цвета хаки, надежно закрывавшие колени, и черные спортивные тапочки, одна из которых протерлась так сильно, что из дырки выглядывал большой палец. Выйдя из-за стола, он поцеловал протянутую Антонеллой руку, к счастью предусмотрительно успев убрать изо рта сигарету.

— Антонелла.

— Гарри.

— Милое платье.

— Чудные шорты.

— Спасибо. Весьма практичные в такую жару.

— Абсолютно. — Антонелла бросила взгляд на Адама.

— Пожалуйста… — Гарри предложил ей стул.

— Спасибо.

— Вы поели? — спросила синьора Доччи.

Адам поднял руки.

— На пару дней вперед.

— Антонелла прекрасно готовит.

— Согласен с вами, — сказал Адам, на мгновение ощутив себя персонажем романа Джейн Остин.

К счастью, из плена воображения его вырвал вовремя вмешавшийся Гарри.

— Мария тоже.

Мария только что вышла на террасу с подносом.

— Vitello con sugo di… — Итальянский акцент Гарри мог напугать любого итальянца.

— Pomodoro, — ответила Мария.

— Pomodoro! — протрубил Гарри. — Magnifico!

Роман Джейн Остин уже не казался Адаму такой уж плохой альтернативой. Во всяком случае, лучшей, чем пародия на мистера Мануччи, продававшего им мороженое из фургончика еще в те времена, когда они жили в Кеннингтоне.

Мария одарила гостя одной из своих редких улыбок, получившейся у нее на удивление жеманной.

— Grazie, — пробормотала она, убирая со стола пустые тарелки.

— Перед тем как вы пришли, Гарри как раз рассказывал анекдот, — сказала синьора Доччи.

Глаза ее блестели, на щеках играла тень румянца — может быть, от выпитого. Или от тех таблеток, что привез доктор?

— Ла-Манш, — продолжала она. — Семнадцатый век.

— Да, точно… итак… Капитан фрегата поднимает подзорную трубу и видит пять пиратских бригов, идущих ему навстречу. «Принесите мне красную рубашку», — говорит он своему лейтенанту. «Красную рубашку, сэр?» — «Выполняй».

В общем, сближаются они с пиратами и вступают в жестокую схватку. Капитан в гуще боя, рубит направо и налево. И наперекор всему они захватывают все пять пиратских кораблей. Сражение заканчивается, матросы поздравляют друг друга, а лейтенант спрашивает у капитана, зачем ему понадобилась красная рубашка. Капитан отвечает: мол, для того, чтобы, если бы его ранили, никто не заметил крови и не пал духом. «Какой герой наш капитан!» — кричат матросы.

Гарри взял паузу, затянулся сигаретой, потом раздавил ее в пепельнице.

— Итак, — продолжил он, и глаза его блеснули, — проходит несколько дней, и они снова патрулируют пролив. И снова крик из «вороньего гнезда». Капитан поднимает подзорную трубу и видит на горизонте двадцать пиратских кораблей, идущих к ним под всеми парусами. Он опускает трубу и поворачивается к лейтенанту: «Лейтенант». — «Да, сэр?» — «Принесите-ка мне мои бурые штаны».

В защиту Гарри можно сказать одно: он никогда не смеялся над собственными шутками. С другой стороны, над ними вообще мало кто смеялся. Эта, впрочем, была далеко не из худших. И даже Адам усмехнулся — с облегчением. Концовка могла прозвучать куда грубее.

Гарри повернулся к брату:

— Посмотри-ка, как их проняло.

Синьора Доччи и Антонелла еще вытирали слезы, когда Мария внесла поднос с сыром.

Ужин заканчивался пыткой. Адам смотрел на синьору Доччи и видел профессора Леонарда; он смотрел на Антонеллу и вспоминал поцелуй в саду; смотрел на Гарри и спрашивал себя, не приемный ли один из них.

Гарри верховодил. Он захватил руль, и всем прочим оставалось только сидеть и получать удовольствие — независимо от того, нравилось им это или нет. Удивительно, но ни синьора Доччи, ни Антонелла, похоже, ничего против не имели.

Гарри сообщил, что приехал в Италию на Венецианское биеннале, ежегодный международный фестиваль искусств. Для Адама это стало новостью, причем новостью обнадеживающей — значит, брату все же придется куда-то уехать. Британские мастера стали той силой, с которой нужно считаться, утверждал Гарри. Особенно в скульптуре. Так, на прошлом биеннале Линн Чэдвик увел главный приз из-под носа у самого Джакометти, а многие современные скульпторы достойны считаться преемниками Генри Мура и Барбары Хепуорт: Мидоуз, Фринк, Торнтон, Хоскин — все эти художники были всего лишь именами до тех пор, пока Гарри не оживил их яркими описаниями созданных ими работ.