Книга Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

Суетившиеся возле лебедки матросы пытались вытащить якорь, но в результате медленно подтягивали к нему корабль. Наконец боцман крикнул: «В самый раз!», корабль остановился, и якорная цепь свободно заскользила по клюзу. Из рубки и с капитанского мостика разлетались приказы. Пока одни матросы выбирали якорь, другие начали выпускать брамселя. Николя с интересом наблюдал, как ловко они передвигались по реям. Шумно захлопали паруса. Корабль задрожал, оснастка заскрипела, паруса на мачтах наполнились ветром, и «Зефир» вышел в открытое море.

Наслаждаясь морским воздухом, Николя стоял на мостике, не намереваясь спускаться в душное помещение для пассажиров, откуда, видимо, не в силах долее дышать спертым воздухом, уже выбрались оба молодых человека, изрядно побледневшие. Через час после отплытия ветер переменился и теперь дул им прямо в корму. После недолгих наблюдений капитан приказал убрать паруса бизань и грот, дабы паруса на фок-мачте приняли на себя больше ветра. Но скорость судна от этого маневра не слишком увеличилась; похоже, капитан переоценил судоходные качества своей посудины, ибо, когда вдали наконец показался берег, вздыбившиеся волны начали так раскачивать «Зефир» во все стороны, что в ожидании благоприятного момента капитан приказал отдать якорь. Теперь каждый, кто не боялся холодного ветра, мог выйти на палубу и любоваться скалистыми очертаниями побережья.

Положение пассажиров в каюте становилось все менее приятным: качка, мало ощутимая в открытом море, резко усилилась, когда корабль бросил якорь. Стоя на верхней палубе и с восхищением наблюдая за судами, группками отплывавшими от английского берега в сторону континента, Николя тревожился лишь об одном: как бы ветер не швырнул один из этих прекрасных кораблей на их утлую посудину. Но уверенный поворот румпеля — и вот уже матросы обоих судов громкими криками приветствовали друг друга. С наступлением темноты ветер стих, и капитан приказал сниматься с якоря. Усталый и замерзший от промозглого ветра, Николя стоял на корме возле планшира. Внезапно он почувствовал, как его схватили за ноги и швырнули в пустоту. Не успел он испугаться соленых объятий водной стихии, как встретил твердое препятствие — упал спиной на доски, вонявшие дегтем; никогда еще ни одни запах не казался ему столь приятным. Сложенный бухтой канат смягчил падение, но все же он довольно сильно ушиб спину. Отлежавшись, он сообразил, что упал в подвешенный за кормой ялик, но в темноте нападавший не смог этого увидеть. Здравый смысл подсказал ему оставаться там, куда провидение решило его забросить. О багаже можно не беспокоиться: его заперли в шкаф, ключ от которого имелся только у капитана. Устроившись со всеми возможными в его положении удобствами, Николя стал ждать окончания плавания, надеясь, что морская болезнь, неведомая ему в детстве, когда он ходил в море с рыбаками из Круазика, внезапно не подкосит его и не свалит с ног.

Через два часа «Зефир» вошел в порт Дувр.

Николя выждал время и, зажав в зубах упавшую вместе с ним треуголку, начал выбираться из ялика, подтягиваясь на канатах и используя вместо ступеней рельефы и изгибы вырезанной на корме скульптуры. Хотя шпага основательно стесняла его движения, довольно скоро он на глазах у двух изумленных матросов спрыгнул на палубу. Не пускаясь в объяснения, он отправился за чемоданом, и обеспокоенный его отсутствием капитан с облегчением вручил ему вещи. Не отвечая на летевшие ему вслед вопросы, Николя спрыгнул на набережную и ощутил под собой почву старой доброй Англии.

Тотчас туча мальчишек и лакеев набросилась на него и, дергая за фалды, принялась наперебой предлагать извозчика, гостиницу и прочие услуги. Но стоило ему ответить им по-английски, как они тотчас потеряли к нему интерес. Какой-то дурно одетый человек подошел к нему и попросил дозволения осмотреть его багаж. Решив не ссылаться на свой статус полномочного представителя, он позволил обыскать его вещи, что и было сделано — если говорить честно — исключительно вежливо. Досмотр обошелся ему в одно экю — разумеется, в эквивалентном выражении; за эту сумму таможенник вручил ему бумажку, именуемую «право на пребывание». Покончив с формальностями, Николя направился в город на поиски приличной гостиницы, где можно пообедать и выспаться. Внушительный размер трактирных вывесок поразил его, равно как и украшавшее их обилие завитушек и прочих выкрутасов. Со всех сторон в одном с ним направлении двигались путешественники. Не без труда ему удалось раздобыть, а точнее, завоевать в борьбе, заплатив золотом, неказистую кушетку в посредственной гостинице. Чтобы получить ужин, ему пришлось самому идти на кухню и забирать с дымящихся угольев пару кусков говядины. Никакой другой еды не предлагалось, и все занятие трактирщика состояло в том, чтобы раздувать огонь, поддерживая горенье каменного угля, наполовину потухшего из-за жира, стекавшего с жарившихся кусков мяса, и класть новые куски на место тех, которые посетители его заведения расхватывали, как только они покрывались корочкой.

Не намереваясь раздеваться на ночь, Николя снял плащ и с удивлением заметил на высоте бедер, там, где чьи-то руки схватили его и приподняли на воздух, белые жирные следы. Поднеся свечу, он рассмотрел их поближе и даже обнюхал; несомненно, следы оставили свинцовые белила. Итак, вдова с сильно набеленным лицом, замеченная им, когда отдавали швартовые, оказалась переодетым мужчиной, совершившим на него очередное покушение. Николя с ужасом сознавал, что его преследователи располагали разветвленной сетью агентуры, и хотя на этот раз уловка их провалилась, тем не менее невидимый враг все время опережал его на шаг. И чем дальше, тем труднее будет ему проскочить в ячейку сети, все плотнее его опутывавшей.

Суббота, 15 и воскресенье, 16 января 1774 года

Около четырех часов утра лакей растолкал его и попытался убедить уступить кровать новоприбывшему путешественнику, шумно сопевшему и чертыхавшемуся под дверью. Николя устоял перед натиском и отказался вставать раньше шести часов. Проснулся он с трудом, у него сильно болела спина. Увы, будь здесь Катрина, она бы непременно выдала ему из своих запасов целебное средство, привезенное из ее родного Эльзаса и с одинаковым успехом ставившее на ноги и людей, и лошадей; но Катрина осталась далеко. С тоской вспомнив о доме на улице Монмартр, он немедленно задался вопросом, не рано ли у него проснулась ностальгия.

Выйдя из гостиницы, он поинтересовался у мальчишки, подскочившего к нему с воплем: «Один шиллинг, сэр!», как поскорее добраться до Лондона. От подхватившего чемодан сорванца он узнал, что Дувр отделяют от Лондона двадцать восемь лье, и лучше всего взять почтовую карету до порта Грейвзенд, что на Темзе, а потом на лодке подняться вверх по реке. Но если он хочет ехать, надобно поскорее заказать место в почтовой карете, так как ввиду наплыва приезжих не исключено, что карету придется брать штурмом. Решив, что среди обычных пассажиров ехать менее опасно, Николя последовал совету и не стал нанимать кабриолет. Устроившись на козлах рядом с кучером, он с удовольствием дышал свежим воздухом и любовался окрестными пейзажами. Погода обещала быть холодной, но солнечной.

В это зимнее время года залитые солнцем мирные поля казались на удивление зелеными, особенно по сравнению с французскими. Позавтракав говядиной в Кентербери, он пришел к выводу, что англичане питаются исключительно мясом, точнее, единственным его видом — говядиной. В Грейвзенде, куда почтовая карета прибыла вечером, он рассудил, что подниматься по реке на ночь глядя — вряд ли разумно, а потому решил снять комнату в гостинице из желтого кирпича, приятно поразившую его своей опрятностью, а особенно дощатым полом, чисто отмытым и до блеска натертым воском. Ему предложили маленькую комнату, обставленную кокетливой лаковой мебелью из акациевого дерева; на кровати сверкали белизной свежевыстиранные крахмальные простыни. Прислуга, вежливая и скромная, состояла из молодых людей обоего пола, с лиц которых не сходила почтительная улыбка. Он поужинал запеченной в хрустящей корочке говядиной и свиными почками, плававшими в густом соусе; блюдо сие, как ему подсказали, именовалось steak and kidney pie[27]. Проспав спокойно ночь, он ранним утром сел на баржу, отправлявшуюся в Лондон.