Книга Кузнец из преисподней - Виталий Сертаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Они отдают детей каждый год, – мрачно покивал книжник. – И не видят в этом ничего особенного. Отдают девушек на приплод. Они считают это частью Великого равновесия. С другой стороны, равновесие в том, что никто не может свободно ходить между Нижним и Верхним мирами. Тут я не совсем разобрался, Богомил твердит, что «время заперто». Если его отпереть, все погибнет.
– Время заперто? – задумался Артур. – Орландо, как тебе идея?
– В принципе, все сходится, – адмирал честно контролировал свой сектор обстрела, поэтому головы не повернул. – Многое сходится с твоей теорией о жидком зеркале. Но как изложить математический аппарат этой теории – не представляю. Если бы время под жидкими зеркалами просто текло медленнее, это не помешало бы шахтерам наткнуться на подземные города. Из того, что я сейчас услышал… Дедославль, Онега, Ильмень, Ростов, Белоозеро, Каргополье… это же целая страна. Невероятно, что до Большой смерти не наткнулись. Строили метро, ракетные базы, шахты.
– Вывод?
Артур опять скинул обувь. Уже стало возможным снова ходить босиком. Лед стремительно таял под голыми пятками. Коваль слегка расслабился, от ильменцев не исходило прямой грозы. Напротив, они уверили себя, что колдун из Верхнего мира заморозит их всех, и приготовились умирать.
– Вывод простой, хотя ничем не подкреплен, – Орландо поудобнее перехватил оружие. – Жидкое зеркало не замедляет время. Оно переносит нас в иную временную плоскость, если такое определение приемлемо. Иной вектор времени, и, соответственно, смещаются все вектора материального мира. Найти Изнанку нереально, если оперировать понятиями евклидовой геометрии. Для наблюдателя из любой точки земли Изнанка покажется точкой.
– Оригинально… – Коваль задумался. – Весь вопрос вот в чем. Мы имеем дело с запредельно высокой технологией или это естественный природный феномен? Ведь, по сути, жидкое зеркало – это тамбур в локальную черную дыру…
Однако договорить президенту не позволили.
– Слуги Богомила спрашивают, можем ли мы их одарить палицами огненными, которыми мы веталов поразили? – обернулся Свирский.
– Пару ружей дадим, – кивнул президент. – Только где они патроны будут доставать?
– Азм есть волхв сварожий Богомил, – низким басом произнес длинноусый старик. – Шестокрыл глаголил о вас… Вступите в город с миром. Но ежли станете ворожбу творить – спущу всех в зубы к щукам!
Потянулись через мост. Подручные Богомила внезапно скрестили секиры, когда настала очередь германца.
– Ему нельзя, – уперся жрец. – Рази не чуете? Погибель на ем… место ему там, на погосте. Ты иди, иди, прощевай…
Артуру показалось, что он ослышался:
– Какая такая погибель?! Черт побери, этот человек мне только что жизнь спас! Он пойдет с нами вместе!
Коваль даже подумал, что подземники каким-то чудом выяснили национальность альбиноса и не желают пускать в город немца. Но фон Богль повел себя совершенно необычно. Он расстегнул плащ и принялся снимать патронные ленты. Быстро освободившись от патронов и револьверов, сложил все богатство у перил моста и коротко отдал честь:
– Мой президент, этот человек… он прав. Меня поцарапали.
– Что-о?! Когда, где?
Германец задрал куртку. На боку виднелись три маленьких пятнышка – следы зубов. Крови не было, но кожа вокруг места укуса стремительно темнела.
– Чего ж ты молчал? – взревел Кристиан.
– Стойте, погодите… – Артур давно не чувствовал себя таким беспомощным. – Хранитель, ты поможешь ему? Дед Касьян, неужели ничего нельзя сделать? Давайте вырежем, давайте пустим кровь! Свирский, да спросите же у этих балбесов! Они ведь тут живут, возле кладбища, должны знать!
Богомил отрицательно помотал головой. Озерник подошел вплотную, приказал немцу – «Дыхни!»
– Правду говорят… не спасешь. Зараза уже в голове евонной, в легкие проросла, – и, заметив, что Артур потянулся то ли обнять немца, то ли пожать ему руку, Озерник решительно вклинился между ними: – Не трожь его! А ты уж прости, милок, не серчай…
– Неужели ничего нельзя сделать? – Ковалю не верилось, что этот немногословный, терпеливый, исполнительный человек вскоре умрет. Такой крепкий внешне, необычайно выносливый, и, кроме того, – стрелок, которому не было равных! Как же его угораздило?!
– Моя семья, герр президент… – Фон Богль закашлялся, прикрывая рот рукавом. Когда он отнял руку, все ахнули. По подбородку густо текла кровь. – Моя семья, в Патеркирхене… они…
– Мы все сделаем, – пообещал президент. – Клянусь вам, герр Богль, все вопросы пенсий…
Он запнулся, потому что разговаривать стало не с кем. Братство Креста понесло первую потерю. Все невольно поглядели на Карапуза. Бравый полковник со Стражницей на плече застыл посреди моста.
– А меня, выходит, пропустили? – с кривой улыбкой спросил Митя.
Богомил что-то ответил.
– Волхв говорит, что большой человек не заразен, но, скорее всего, умрет послезавтра, – озвучил книжник.
Степан Наливка смотрел во все глаза, но никак не мог понять, что же происходит над волнистым горизонтом. Словно облако черное сгустилось, но, несмотря на сильный ветер, не желало улетать. Или не облако? Черное что-то, точно колючая кромка леса вдруг придвинулась, нависла зловещей паутиной. В ту сторону, где остался Ебург, Степан старался не глядеть. Жирные дымы клубились над дырявыми крышами, облака искр взлетали над пакгаузами и складами, ветер доносил крики и выстрелы. Степан не жалел о городе. Навстречу вооруженному каравану попадались беженцы из дальних деревень, они доверчиво стремились в столицу губернии, надеялись спрятаться от бесов и произвола разбойников. Они выбегали навстречу штыкам и винтовкам, надеясь на помощь, но помощь им никто оказывать не собирался. Не до глупых крестьян, когда страна в опасности!
Эскадрон шел крупной рысью, не останавливаясь для привалов. Перевалили мост через Исеть, свернули южнее. Ветер с востока дул все сильнее и сильнее, все чаще налетал такими дикими порывами, что лошади оступались, скользили копытами по замерзшей вдруг земле. Бывший управитель железных дорог, Степан Наливка возглавлял караван из трех сотен всадников с поклажей. У Степана все время было ощущение, словно он спит и никак не может проснуться. Недавняя, страшная смерть жены и еще троих домочадцев казалась чем-то давним, далеким. Походило это на притупившуюся боль от осколка, восемь лет назад засевшего в ноге. Степан силился прийти в себя, спешивался, окунал голову в ледяной ручей, периодически прикладывался к фляжке с можжевеловым самогоном, растирал уши, но… Никак не мог очнуться. И поганое это состояние началось после ночной попойки. Кажется, поднимали кружки, чокались, пили за новую Россию, за Пакт вольных поселений, за новую народную власть… Потом Наливку кто-то смачно целовал в губы, нацепили новый орден и заставили трижды расписаться. И другие расписывались, и крест, кажется целовали, и клялись стоять до конца, пока не сгинет Проснувшийся Демон, враг земли русской, наславший на город летучих бесов…