Книга Мертвые не молчат - Марк Вернхэм

Мои глаза закрыты, a Рег снова и снова пытается вызвать Мартина Мартина («Пожалуйста, приди к нам, укажи нам путь, научи нас, как обрести этот человеческий дар… и так далее и тому подобное…»). И тут у меня начинается настоящий «приход». Я чувствую, что засыпаю. В комнате горит всего одна или две лампочки, поэтому здесь почти темно. Причитания Рега и теплая рука Клэр, которая крепко держит мою, меня вроде как успокаивают. Голова начинает кружиться из-за принятой капсулы «бориса». Но тут я чувствую, что, закрыв глаза, уже не могу их открыть. И у меня появляется такое ощущение, что я вроде уже даже вижу слова Рега, кружащиеся вокруг, как полоски светящейся дымки, кружащиеся по комнате все быстрее и быстрее, а потом собирающиеся вместе и превращающиеся в офигенно здоровый шар, шар из светящихся слов вокруг моей головы. Голос Рега превращается в какой-то отдаленный пульсирующий гул, а шар из слов становится все плотнее и плотнее и тоже начинает пульсировать в такт звукам голоса Рега. Очень похоже на гребаную шишку на моей голове от всех этих ударов бутылкой и об стол в кафе — она тоже пульсирует в такт с ударами моего сердца, переполняясь кровью, которая стремится вырваться наружу. Я чувствую себя так, будто мои мозги хотят выплеснуться из головы, как какой-то гребаный вулкан, доверху переполненный офигенно горячей лавой. Мне хочется сдавить голову, сдавить крепко-крепко, чтобы ее внутренности разорвали череп и залили собой всю комнату, сняв наконец это ужасное давление там, внутри. Я хватаюсь за голову и начинаю ее сжимать и, кажется, стонать, причитая что-то типа: «Ох! Ох!»

А потом начинается что-то, блин, совершенно непонятное и неестественное, как какой-то гребаный сеанс Вуду. Я вдруг понимаю, что вижу Мартина Мартина! Я вижу ММ прямо здесь, в комнате. Будто он ниже меня и в то же время прямо передо мной. Будто я парю над его головой! И то, что я вижу, не похоже на изображение на экране — это как полномасштабная цветная объемная проекция. Типа голограммы. У меня такое ощущение, что я вылетел из этого мира и влетел в мир ММ, и теперь вижу его и даже чувствую его запахи и, кажется, осязаю. Моя пульсирующая от боли голова вся горит, а глаза наполовину закрыты. Все это очень похоже на утренние ощущения, когда только-только начинаешь приходить в себя после самой сумасшедшей ночи у «Звездных сучек», полной «дури» и самого жесткого секса. В общем — когда в мозгах полная неразбериха и ты совсем ни хрена не соображаешь.

Дальше написано, как все это было. Офигенно круто, между прочим. Так что, на хрен, советую прочитать повнимательнее!

Глава 18

Я вижу вроде как открытое окно, и будто я парю снаружи или даже летаю. А может, плыву, как какая-то гребаная подводная водоросль, медленно покачиваясь в огромном-огромном океане. Я вижу, что происходит за этим окном. Я вижу Мартина Мартина. Вон он, в натуральную, так сказать, величину. Как живой. Я вижу его приятеля Дэвлина Уильямса. Я знаю, что это они. Это, блин, именно они — они сходят, как живые, с тех самых страниц, которые мне подсунули под входную дверь. Каким-то образом я знаю, что это именно то, что я сейчас вижу, я уверен в этом. Это знание просто существует в моем гребаном мозгу. Я вижу телевизионную студию. В ней сидят зрители — в основном это все какие-то старики. Я вижу все эти здоровенные телекамеры, двигающиеся по студии вверх-вниз и ездящие по полу, будто они танцуют. Я вижу прожекторы на потолке, висящие на металлических штангах и заливающие все невыносимо ярким светом. Я слышу голоса и даже вижу, как говорит Мартин Мартин. Он стоит перед зрителями, разговаривая с ними. Его снимают эти самые камеры. А рядом с одной из камер стоит Дэвлин Уильямс. У него на голове пара наушников, а к этим наушникам прикреплен маленький микрофон, который торчит прямо у губ Дэвлина Уильямса.

И тут окно просто тает, растворяется в воздухе, и я, медленно кувыркаясь, влетаю в студию. Причем меня никто не замечает, будто я какая-то муха или пылинка. В общем, с ума, на хрен, можно сойти, да?

— Можем мы это переснять? — спрашивает Мартин Мартин, поглаживая кончиками пальцев свою переносицу, будто у него то ли болит голова, то ли вот-вот разболится, и он это знает. Несколько зрителей в студии смеются. Дэвлин Уильямс оглядывается по сторонам и улыбается. Потом он снова смотрит на Мартина Мартина и показывает ему большой палец — мол, все в порядке. Он, кажется, просто офигенно счастлив тем, как идет передача.

— Простите, простите, я просто удивился, — объясняет какой-то зритель в зале.

Я не вижу, кто это. Но я вижу микрофон на длинном шесте, который держит мужик в наушниках. Микрофон направлен на какую-то женщину, глупо улыбающуюся во весь рот. На нее также направлена телекамера.

— Не беспокойтесь об этом, — говорит Мартин Мартин этой женщине. — Можем мы переснять с того места, где прервались? О’кей? — Он прикладывает палец к уху, и я замечаю проводок, выходящий из его уха и идущий за спину. Думаю, это что-то вроде крохотного наушника, через который люди могут с ним разговаривать. Какая-то фигня из серии старинного аудиооборудования.

Мне немного дурно, пока я летаю по студии, но в то же время очень интересно.

— О’кей, — говорит Мартин Мартин голосу в своем наушнике. — Итак, снова. — И он смотрит на ту женщину, сидящую в зале. Вы в порядке? — Она энергично кивает.

Потом Дэвлин Уильямс прикладывает руку к своему маленькому микрофону у рта:

— Не связывайся с этой женщиной, Мартин. Она никому не интересна. Займись кем-нибудь другим. — А потом, уже громким голосом, явно не только для Мартина Мартина, говорит: — О’кей — мотор!

Мартин Мартин смотрит в пол, уперев руки в бока. Он стоит в такой позе несколько секунд. И все это я прекрасно слышу, будто это, на фиг, говорится только для моих ушей.

— Там что-то есть, — говорит он, потом снова замолкает.

— Вы знаете имя Эмиль? — спрашивает Мартин Мартин у этой женщины, на которую по-прежнему направлены и микрофон и камера. И в его голосе появляются какие-то новые серьезные нотки, и женщина сразу перестает глупо улыбаться.

— Я не знаю, — отвечает она, пожимая плечами. Но теперь у Мартина Мартина резко меняется настроение, будто он вот-вот обнаружит что-то важное.

— Это определенно Эмиль. Нет? — говорит он женщине, которая снова отрицательно качает головой.

И потом Мартин Мартин говорит:

— Хорошо, я понимаю. Да, буду, — как будто он разговаривает с кем-то, кто находится внутри его головы.

Потом он обращается к залу:

— Есть здесь кто-нибудь, у кого имя или фамилия начинается с «Дж»? Джек, Джексон? Он ищет Джексона.

Когда он это говорит, Дэвлин что-то снова шепчет в свой микрофон, и три большие телекамеры быстро разворачиваются и будто рыщут своими тупыми рылами по залу, будто они следуют за взглядом Мартина Мартина, когда тот ищет человека по имени Джексон.

— Он ищет Джексона, — говорит Мартин Мартин. — Здесь есть человек по фамилии Джексон? Кто-нибудь связан с этой фамилией?

Я смотрю на лица зрителей в студии. Некоторые из них не отрывают взгляда от Мартина Мартина, глазея на него так, как мартин-мартинисты глазели на Рега. Так, будто у них мозги отключились и они превратились в толпу долбаных идиотов-полудурков. А другие зрители, выгибая шеи, рыщут глазами по студии, глядя туда, куда направлены камеры. Потом камеры вроде как успокоились и навелись на одно место, где они заметили какое-то движение, которое заметил и Мартин Мартин. Он направляется к этому месту и подходит к женщине средних лет. Она сидит рядом со старикашкой, который даже старше Рега. Его руки скрещены на груди, и вид у него не очень-то счастливый от того внимания, которое все вдруг на него обратили. А вот женщина, видно, этому даже рада. У нее длинные волосы, собранные в конский хвост. Она одета будто для занятий спортом и похожа на спортсменов, готовящихся к соревнованиям. Сейчас они скинут свои просторные куртки и штаны и останутся в облегающих трико, а потом рванут по беговой дорожке за рекордами.